"Гусейн Аббасзаде. Той победной весной (Из дневника лейтенанта Гиясзаде) " - читать интересную книгу автора

него было вытянутое лицо, челюсти выдавались вперед, шея, казалось,
тонула в плечах, а глубоко сидящие большие глаза смотрели угрожающе.
"Наверное, и необоснованная ревность у него возникла из-за того, что он
понимает разницу в возрасте, сознает, что далеко не красавец, - подумал я
тогда. - Ну, а ревность, известно, ослепляете.
Теперь, сидя в траншее, я перебирал в памяти все, что касалось наших
взаимоотношений с начштаба, и все чаще возвращался к мысли: неужели Атаманов
не знал, "уда посылает нас, не знал, что в этом селе и в лесу вокруг него
немцы?.. Может быть, таким образом он хотел посчитаться со мной за Машу?..
Связисту, конечно же, я ничего об этом не сказал.
Только начало рассветать, на лес, где мы прятались, яа маленькое село,
расположенное перед нами и уже просматривавшееся сквозь редкие деревья,
обрушился шквал нашего артиллерийского огня. Мы прижались к стенкам траншеи.
Вокруг тряслась земля, валились деревья, рядом со стуком падали комья глины,
осколки. Запахло тротилом, каленым металлом, дымом...
"Худо дело, - мелькнула мысль. - Свои бьют куда основательнее немцев.
Того и гляди угодит снаряд в траншею, и тогда - прощай, мама!" Обидно было
до слез. Еще бы, избежать вражеской пули для того, чтобы угодить под снаряд,
может быть, своей же родной батареи! И снова пришлось помянуть недобрым
словом начштаба.
Еще не стих огонь артиллерии, как в утреннем тумане показались наши
танки. Они приближались к нам, стреляя на ходу. Выскочив из траншеи, мы тоже
начали стрелять по бегущим фашистским солдатам. И вдруг я споткнулся.
Сильная боль в ноге заставила охнуть. Деревья в глазах зашатались,
закрутились, я упал и потерял сознание...
Пришел в себя только в медсанбате. Рана моя была уже перевязана. Здесь,
узнав у хирурга название населенного пункта, я понял, что это мы со
связистом ошиблись. Оказывается, у края леса было два прижавшихся друг к
другу села. Расположенное с правого края и в самом деле утром заняли наши
части. Мы же в ночной тем ноте ошиблись и вышли к селу, еще не занятому наши
ми, прямо к фашистам в лапы.

В ГОСПИТАЛЕ

Когда из операционной меня перевезли в палату, где лежали другие
раненые офицеры, я весь дрожал. В госпитале не было холодно, но меня сильно
знобило.
Медсестры уложили меня в постель, укрыли двумя одеялами, но прошло
немало времени, прежде чем я согрелся.
Ранен я был в разгар схватки, поэтому меня поздно вынесли с поля боя.
Потерял много крови. Утром, после того как в медсанбате мне была оказана
первая помощь, меня перевезли в госпиталь, сделали переливание крови - ввели
два шприца по двести пятьдесят граммов каждый. Когда моя кровь смешалась с
кровью другого человека, меня и стало знобить. Операционная показалась мне
холодильником. Как я уже говорил, продолжало меня колотить и в палате. Но
стоило только немного согреться под одеялом, как резко поднялась
температура. Теперь я буквально горел в огне.
Отпустило меня лишь где-то к двенадцати ночи. Лежавший на соседней
кровати капитан-танкист спросил:
- Ну как самочувствие?