"Гусейн Аббасзаде. Трудный рейс Алибалы" - читать интересную книгу автора

как-нибудь, такого качества, что можно позавидовать тому, кто их не
пробовал. Тогда появляются проворные люди, преследующие свою выгоду, и
пользуются положением. Я не видел, но мне рассказывали, что вокруг бывшей
Кемюр-мейданы в нескольких местах открыты нелегальные столовки. У них есть
свои постоянные посетители. Находятся столовки в частных квартирах. В
коридорах стоят длинные столы, посетители приходят, едят вкусное пити,
бозбаш, люля-кебаб, шашлык, душбару или кутабы и с благодарностью уходят...
Частник живуч, и он, представьте, возрождается и не дремлет.
Агадаи вместе с Алибалой принесли сковороду и поставили на
продолговатый стол под фисташковым деревом.
Алибала, вытирая вспотевшее от жара лицо, сказал:
- Кеблеи, я слушал вас очень внимательно. Чтобы исправить положение, о
котором вы говорили, надо кое-кого погнать с работы. Да жаль, не гонят.
- Погонят, уважаемый Алибала, непременно рано или поздно погонят.
Агадаи окликнул жену:
- Ай Месма, где ты? Забери джызбыз для женщин и детей. Мужчины очень
голодны, долго ждать не сможем!
Месмаханум, самая старшая женщина во дворе, была еще очень проворной и
всегда верховодила в подобных делах.
- Иду, Агадаи, иду.
Едва долетели эти слова Месмыханум с веранды из дальнего конца двора до
Агадаи, как она сама уже была тут как тут, рядом с ним.
В этом дворе, где проживало девять семейств, сложилась добрая традиция:
сообща готовили душбару, кутабы, хингал или, как сегодня, джызбыз,
собирались за одной скатертью, как одна семья. Этот обычай завел еще в
трудные голодные годы, кажется в тридцать четвертом году, Кебле Меджид.
Многие его одногодки, старики, умерли, многие, кто был тогда помоложе, как
Алибала и Агадаи, уже вырастили детей и тоже постарели, но никто не нарушал,
даже самые молодые, старой, испытанной традиции - общий котел помог в годы
войны, этой общей беды. Жители соседних дворов завидовали жителям этого
двора, этого старого дома. Надо сказать, что дом этот принадлежал Кебле
Меджиду, достался ему в наследство от отца. В тридцатые годы Кебле Меджид
добровольно отдал дом государству, а сам остался в нем квартирантом. Но так
как он и раньше, и потом жил как все и каждому старался помочь, то так
получилось, что никто не попрекал его как бывшего домовладельца, и по
привычке дом по-прежнему называли домом Кебле Меджида. Старик заботился о
доме и дворе, не разрешал никому ничего ломать и портить, внушая людям, что
дом этот принадлежит всем и каждому и всякий обязан и должен о нем
заботиться как о собственном. И, наверное, потому дом и двор Кебле Меджида
были самыми благоустроенными в квартале. Небольшой садик, виноградные лозы,
поднятые над землей, и большое фисташковое дерево посреди двора создавали
уют и давали тень. Одним словом, хороший был двор, и жили в нем дружно. Тут
никто камня за пазухой не держал и в другого камня не бросил бы. Поэтому,
когда круглый голыш со свистом, обламывая ветви, врезался в верхушку
фисташкового дерева и упал посреди двора, все поняли: кто-то сторонний
хулиганит.
- Ну, бессовестный! - пожал плечами Агадаи. - Делать ему нечего, что
ли? Швыряет камни куда попало, портит настроение людям.
Каждый из сидевших под деревом удивленно смотрел на плоскую крышу. Но
там никого не было.