"Пьер Абеляр. Диалог между философом, иудеем и христианином" - читать интересную книгу автора

блаженным, то, конечно, по вышепредложенному определению, это следует
назвать высшим благом.
ФИЛОСОФ. Погоди немного, прошу, и обрати внимание на то, что я сейчас
добавлю к [сему] новейшему вопросу, так как можно исправить оплошность
высказывания, ибо мы, как решено, собрались для поисков истины, а не для
похвальбы.
ХРИСТИАНИН. Одобряю и соглашаюсь с тем, что ты говоришь. Ведь не
следует браниться нам, всем сердцем занятым раскрытием истины, уподобляясь
детским либо неуместным декламациям. Если им и уступают где-либо
неосторожно, то, чтобы не предоставить повода для причинения стыда тому, кто
имеет намерение учиться или учить, там никоим образом нельзя прощать ложь
ради [одного лишь] удовольствия рассуждать. Следовательно, мы даем полное
право либо для изъявления, либо для исправления мысли.
ФИЛОСОФ. Напомни, что я сказал и учти изначальные условия, там было
сказано: "Но если это так, то что?" В действительности ли многим философам
казалось, что все добродетели вместе присущи всем добрым людям? И никоим
образом не почитается благим тот, кому не хватает какой-либо добродетели; и
из-за этого нет никакого различия между всеми добрыми людьми ни в заслугах
этой жизни, ни при воздаянии блаженства. Так что если это именно так, то
одно и то же блаженство воздается всем, и все равно становятся блаженными,
получая высшее благо. Эта мысль ясно выражена Туллием во второй книге "Об
обязанностях" такими словами: "Справедливость даже без дальновидности имеет
достаточно авторитета, дальновидность же без справедливости не имеет никакой
цены для установления веры. Лишь только ты представишь кого-то очерненным,
то он навлекает на себя тем более ненависти и подозрения, чем он хитрее и
изворотливее. По этой причине справедливость в сочетании с проницательностью
будет иметь для снискания доверия столько сил, сколько захочет;
справедливость без благоразумия будет очень могущественна; но благоразумие
без справедливости не будет иметь никакого авторитета. Чтобы, однако, никто
не удивлялся, почему - хотя всем философам это известно, да и мне самому не
раз приходилось рассуждать о том, что тот, кто обладал одной добродетелью
(virtus), обладает всеми, - теперь я рассуждаю об этом так, как будто
кто-либо может быть справедливым, будучи в то же время недальновидным; но
одно дело - та точность, когда саму истину оттачивают при обсуждении, а
другое - когда речь приспосабливается к всеобщему мнению. Поэтому мы говорим
здесь об этом, уподобляясь черни, таким образом, что одних называем
храбрыми, других добрыми, третьих дальновидными мужами. Ведь когда мы
говорим о мнении народа, то надо пользоваться народными и избитыми словами
[39]. Он даже в "Парадоксах" сравнивает не только благонамеренных в
добродетелях, но и злодеев в их грехах, доказывая, что все грехи равны.
ХРИСТИАНИН. Теперь я вижу, что ты дерзок и скорее бранишься, нежели
философствуешь. Конечно, чтобы не казалось, что ты принужден [признать]
очевидную истину, ты устремляешься к безумию очевиднейшей лжи, изображая,
что все добрые [люди] равно добры, все виновные равно виновны, все достойны
одной и той же славы или [одной и той же] кары.
ФИЛОСОФ. Если основываться на вещи [самой по себе], а не на мнении
людей, которые судят и воздают скорее за последствия деяний, чем за качество
нравов, и по тому, кажется, что происходит вовне, то они решают, что одни
праведнее или мужественнее, либо лучше или хуже других. Думаю, конечно, что
вы не далеки от той же мысли, если внимательно рассмотрите ваше учение