"Оксана Аболина. Ужастегъ" - читать интересную книгу автора

лег на пороге комнаты хозяина, где упорно ждал его возвращения. Но с Лешкой,
которой мужественно перенес и похороны, и поминки - дело обстояло гораздо
хуже. На следующий день после похорон он стал жаловаться на плохое
самочувствие, головокружение, его начало рвать. Поставили градусник,
температуру зашкалило за 40. Приехавшая скорая не сумела ее сбить. Врач
долго мне что-то твердил, что никакой простуды нет, что это термоневроз.
Через час я не выдержала и вызвала еще одну скорую. Врач сказал, что у
ребенка состояние истерики, если ненадолго выйти, оставив его одного,
температура пройдет. Полчаса мы разговаривали на кухне. Вернувшись в
комнату, мы нашли Лешку в бреду, температура падать и не думала. Утром
пришла наша участковая врач, доставшаяся нам еще с прежней квартиры - добрая
старая толстуха Воробьева. Качала головой, причитала, долго нас обоих
утешала и кончилось тем, что вызвала невропатолога. Невропатолог
навыписывала лекарств, правда, сказала, что болезнь неизучена, даже как бы
официально не существует такого диагноза, но все в порядке - обычно она
проходит сама собой.
И вот мы остались вчетвером: я с Лешкой, коты и температура 40 градусов
в довесок. К ней приходилось привыкать нам обоим: Лешкин организм
перестраивался на новый уровень существования, а я училась жить со страхом,
что в один прекрасный день и эта ниточка может оборваться. При этом надо
было думать, как выживать дальше. Тетка с пониманием отнеслась к тому, что
случилось, и, будучи человеком по нашим представлениям богатым, обещала
помогать деньгами - лишь бы удалось выходить единственного продолжателя
рода. Я бросила все свои многочисленные заработки, оставив только то, что
могла делать дома - репетиторство. Учить чему только не приходилось: от
русского языка до алгебры, от игры на флейте до написания рассказов, от
программирования на бейсике до географии. Больше всего возни было с сыном
Виктора Павлова - это был известный лоботряс, не умел ничего, хотя и
схватывал быстро, и его можно было всему выучить, но отец резко ограничил
меня выполнением с сыном домашних заданий. Стояла еще одна проблема - быт.
Квартира была бывшей коммуналкой и находилась на первом этаже. Состояние ее
было более, чем страшным: облезлые, грязные крашенные в неясный цвет хаки,
стены, обваливающийся местами потолок, болотный запах, который периодами
распространялся по всей квартире - очевидно, под полом где-то рванула труба,
но вскрывать полы и делать ремонт было не на что, да и думать обо всем этом
было страшно. Хуже всего было то, что съехавшие коммунальщики, оставили нас
без электричества, сняв не только счетчик, но и выдернув со стен все
провода. Однако, после похорон эта проблема разрешилась сама собой - пришел
одноклассник мужа Коля Забег и провел электричество по всей квартире. Лешкин
приятель, нахимовец Андрюха, поменял замки, закрепил на окнах решетки, я
перекрасила стены, старый Рюм наладил вентилляцию - и дышать стало легче. К
зиме еще, правда, забегали крысы, но ожившие коты прекрасно с ними
справлялись.
Короче, потихоньку налаживалось все, кроме Лешкиной температуры.
Естественно, он перестал учиться, перестал ходить в кружки, а Анна Львовна,
пробегая мимо нашего дома, заходила, но уже не занималась с ним языками, а
подкидывала продукты, которые собирала у себя на работе. Через месяц, когда
стало ясно, что температура спадать не собирается, зашел разговор о
больнице. Воробьева с невропатологом постарались, и Лешку определили в
лучшую городскую больницу. Тамошние невропатологи долго скрипели о том, что