"Анатоль Абрагам. Время вспять, или Физик, физик, где ты был " - читать интересную книгу автора

поступления в так называемые большие школы (Grandes Ecoles). Из выпускников
этих больших школ вербовались, между прочим, все высшие чины французского
государства.
Первой из больших школ с научной программой считалась знаменитая
Политехническая школа (Ecole Polytechnique), выпускников которой в этой
книге для краткости я буду называть политехниками (Polytechniciens), а эту
школу Политехникумом. Подготовительный класс, как я уже сказал, зовется Toп
(taupe), что по-французски означает крот, а ученики зовутся топенами
(taupins).
Путь к гуманитарным наукам пролегал через Педагогический институт
(Ecole Normale Superieure), а готовил туда класс с таинственным названием
Кань (Khagne). Кани в Жансоне не было, но все равно я не знал греческого, а
гуманитарные науки без греческого - это постель без подушки или, как говорит
Анатоль Франс, женщина без груди.
Были еще в Жансоне и другие приготовительные классы: в военную школу
Сен-Сир (Saint-Cyr), в морское училище (Ecole Navale), в Агро
(Агрономический институт) и другие.
В лицее у топенов был свой двор, где на переменах они играли в мяч.
Когда их мяч попадал на наш двор, они требовали властным гласом его
моментального возвращения. Один раз их мяч почему-то задержался у нас.
Разгневанные топены послали за ним карательную колонну. Это оказалось
неблагоразумным шагом. Я был тогда во втором классе, три или четыре года
отделяли меня от них, и я благоговел перед ними. Теперь я впервые увидел их
вблизи и убедился, что большинство из них были очкариками хлипкого сложения.
Мой товарищ Азиз, краса и гордость пансионерской гвардии, был только в
третьем классе, но физическое развитие его далеко обогнало умственное. Он
схватил за шиворот самого горластого топена, повернул его и, как котенка,
отшвырнул пинком в зад на несколько шагов. Топены отступили в беспорядке,
угрожая отомстить, но больше на наш двор не возвращались. В тот день великий
Политехникум потерял свой престиж в моих глазах. Кроме того, я слыхал от
старших братьев и своих товарищей, что соперничество у нас было детской
игрой по сравнению с борьбой не на жизнь, а на смерть, которая кипела между
топенами, а меня такого рода отношения больше не привлекали.
Что же еще? Я восхищался великими адвокатами тех времен и вполне
возможно, что у меня были качества, чтобы стать неплохим адвокатом. Но надо
знать, что собой тогда представляли парижский юридический факультет и
парижское адвокатское сословие - слегка правее Чингисхана. Мое происхождение
и политические взгляды, которые начинали проявляться, исключали юридический
факультет.
Оставалась еще медицина, и я выбрал ее. Но не только путем исключения.
Я тогда недавно закончил читать роман Синклера Льюиса "Эроусмит"
(Arrowsmith), который произвел на меня глубочайшее впечатление. Это была
история молодого врача, его исследований в разных научных институтах, его
разочарований в карьере, трагической гибели его молодой горячо любимой жены
во время эпидемии чумы, с которой они оба боролись. И я решил, что буду,
какое там Эроусмитом, более упорным в научной работе и более надежным
защитником здоровья моей возлюбленной жены. Возражения матери окончательно
укрепили меня в этом решении. Мама считала медицину самой последней
профессией. Она достаточно настрадалась и знала, о чем говорит. Я же, по ее
словам, выбрал путь наименьшего сопротивления. Смутное сознание, что в этом