"Сергей Абрамов. Двое под одним зонтом (Авт.сб. "Требуется чудо")" - читать интересную книгу автора

- Плохо у тебя пять идет, - сказал Тиль.
- Без тебя знаю, - огрызнулся Дан.
Дан - не Коля и тем более не Цезарь. Он не умел делать два сложных дела
вместе: сидеть и кидать пять предметов.
- Три я освоил в самый цвет.
- Три - мало, - лениво протянул Тиль, оглядел с пристрастием свои руки
- холеные длиннопалые ладони, ногти ухожены, на безымянном пальце правой -
перстень с агатом. А в серединке агата жемчужинка белой каплей. Любил себя
Тиль, холил и нежил, чистил-блистил, даже нервничать себе не разрешал. -
Три - фуфло.
Сказал - и точка. Объяснять - тратить нервные клетки, которые, как
известно, не восстанавливаются. Тиль никогда их не тратил, даже в те
былинные времена, когда трудился партерным акробатом, вскакивал "верхним"
в колонну из четырех. Дан тогда еще не родился, наверно. И-никто не
родился. Так никто и не ведал, сколько лет Тилю. Может, шестьдесят, а
может, все сто. Агасфер.
Кстати, почему он - Тиль? В смысле - Уленшпигель? На взгляд Дана,
ничего общего: юмора ни на грош, воинственности никакой. Правду он искать
не любит, считает, что она, правда его разлюбезная, сама явится, когда
пора подоспеет. Да и какая Тилю правда нужна? Тихая, ровненькая, чтоб не
тревожила, не будоражила, не выводила его из устойчивого равновесия.
Ходит слух, что Тиль - фамилия. Дескать, он француз, голландец или
итальянец, чьи щуры и пращуры прибыли в Россию в скрипучей повозке
Мельпомены, а потом как-то отстали от нее, осели на русской ниве,
натурализовались. Давным-давно, говорят, это случилось. При царе Горохе.
Но коли Тиль - фамилия, то что за имя-отчество он носит? Этого Дан тоже
не ведал. Всегда Тиль был только Тилем и никем больше, и все в цирке - от
мала до велика, от заштатного униформиста до народного артиста - называли
его именно так и только на "ты". И он всех на "ты" величал. От народного
артиста до заштатного униформиста.
Сейчас он сидел в манеже у барьера на складном рыболовном стульчике,
который всегда носил с собой в портфеле (о, портфель Тиля! ему надо петь
особые саги - его древности и вместительности, где с незапамятных времен
умещались сценарии вперемежку с термосом и бутербродами, складной стул и
складной зонт, антикварные книги и полный маникюрный набор, коему
завидовало не одно поколение цирковых див!), сидел он преспокойненько,
вытянув худые ножки, и брюки его являли собой идеал утюжки, а черные
полуботиночки сверкали зеркальной ясностью, несмотря на дождь и грязь.
Впрочем, ясность эта удивляла менее всего: Тиль носил калоши - это во
второй половине двадцатого века! - и они аккуратнейшим образом
примостились возле алюминиевой ножки стульчика.
- Кстати, Данчик, - сказал Тиль, вынимая из нагрудного кармана пилочку
для ногтей и проводя ею по отполированному ноготку на мизинце; что-то там
его не устроило, какую-либо шероховатость обнаружил его придирчивый глаз:
- Тебе некая шантретка звонила.
Дан слез с моноцикла, сел на барьер, массировал запястья, слушал Тиля
вполуха:
- С чего ты взял, что шантретка? И почему шантретка, а не шатенка?
- Милый Данчик, отвечаю по мере поступления вопросов. Ответ первый: по
голосу, голос у нее был шантретистый. Ответ второй: так куртуазнее.