"Ахмедхан Абу-Бакар. Ожерелье для моей Серминаз" - читать интересную книгу автора

С этими тревожными мыслями, что кружились в голове, как снежный вихрь в
ногайской степи, я поднялся на второй этаж нашего дома и в раздумье
облокотился на резные перила балкона. Подобно падающей звезде, мозг
прорезали оброненные кем-то на гудекане слова: "Пришло время жениться,
говоришь? Тогда вешайся, друг, вешайся, чтобы потом не жалеть!"
Но неужели так плохо быть женатым? Почему же тогда так мало на земле
холостяков? И следует ли мне прибиваться к этой ничтожной группе
отверженных? Не лучше ли все-таки кинуться в кипучие морские волны, чем
прозябать на необитаемом островке?
Ветер распахнул дверь передней комнаты, где у кубачинцев обычно
находится камин с резным каменным наличником, и мои мысли прервал голос
матери. Она все еще не могла успокоиться и продолжала бурлить.
- У-у, попадись он мне под горячую руку, я показала бы ему, кого
выбирать в невесты!
- Ну, хватит, хватит, трижды три - девять, успокойся! На вот, выпей
водички! - Даян-Дулдурум все пытался ее уговорить.
- Не хочу, сам пей! Вот и дождались мы неприятностей от этого
байтармана!
- Айша, не ты ли рисовала своего сына кошкой, а вырастила тигра? Еще
два года назад я говорил, что пора подумать о нем! Говорил я или нет, трижды
три - девять?
- Ну и что из того, что говорил? Не говорить надо было, а делать!
- Да, рискни при твоем-то характере что-нибудь сделать наперекор!
Выдоить молоко легко, а вот попробуй вдоить его обратно!
- Ты о себе больше беспокоишься, чем о племяннике. Если на ишаке,
свалившемся в пропасть, не было твоего хурджина - что тебе до ишака? Не так
ли?
- Я этого не отрицаю. Не люблю стряхивать крошки с чужой бороды. Я уже
устал убеждать тебя! Пятнадцать лет!
- Какой же ты мужчина, если пятнадцать лет разговариваешь? Где подарок,
от которого я бы растаяла? Вот если бы ты нашел знаменитое ожерелье мастера
Тубчи...
- Ну и высоко же ты себя ценишь! Ожерелье мастера Тубчи не смог вернуть
в аул ни один джигит...
- А ты, я вижу, хочешь дешево отделаться!
У меня в крови ненависть к сплетницам, кляузникам и анонимщикам. Будь
моя воля, я бы перевешал их по всем столбам аула вверх ногами. Не люблю я и
людей, которые с ухмылкой подслушивают чужие разговоры. Но Даян-Дулдурум и
моя мать не были мне чужими, да и разговор их касался меня. Поэтому я не
подал голоса. Мне хотелось узнать, догорел ли уже весь этот сыр-бор. Но
последние слова дяди насторожили меня.
- На тебя надежды мало... - говорила мать. - Придется мне самой
выпрямить тот узор, что искривил мой сын.
- Ой, боюсь, что это уже поздно. Слишком тонкий узор - поломаешь!
- Ты слепец и не видишь, что покривилась одна лишь линия.
- Вижу, что одна, но свернула-то ее не рука филигранщика, а любовь! Я
лишь однажды увидел, как они обменялись взглядами в коридоре комбината, и
мне было достаточно, чтобы понять, какой это узор.
- И все-таки ты слеп! Какая у них может быть любовь, если она
изобразила его в стенгазете спящим, с резцом, воткнутым в нос? И неужели ты