"Ахмедхан Абу-Бакар. Ожерелье для моей Серминаз" - читать интересную книгу автора

недоумевающим родителям скажут, что им сообщили, будто скончался отец
новорожденного. Если в средней части аула какой-нибудь златокузнец смастерит
необыкновенной гармонии и красоты узкогорлый серебряный кувшинчик для
прославленного дагестанского коньяка марки "Черный тур", то верхние жители
услышат, будто мастер превратился в беспробудного пьяницу, а нижние - что он
в погоне за оригинальностью смастерил котел без дна.
Казалось бы, зная все эти странности эфира, я мог остаться совершенно
хладнокровным к выдумкам и басням о Серминаз. Но сердцу не прикажешь,
особенно когда языки чернят самое святое для тебя существо. Да, не сегодня
сказано: "Стальная стрела попадает в тебя, оловянная - в соседа".
А вдруг в карканье этих ворон есть частица правды? И не потому ли моя
сдержанная и всегда невозмутимая мать пришла в такое бешенство при одном
упоминании имени Серминаз?..
Едва я произношу это имя, пробую его на язык, как оно разбивает
сомнения и сверкает всеми гранями, как алмаз в песке. И стоит лишь на
мгновение выключить Серминаз из памяти, как все становится неясным, темным,
будто под покровом ночи. Где же узнать правду? У ее отца Жандара? Но он со
мной и разговаривать не станет. Я знаю наших отцов! Они вообще не говорят о
женах и дочерях, считая такой разговор ниже мужского достоинства.
Спросить у самой Серминаз? Да мой язык приклеится к небу и гортань
пересохнет, едва я подойду к ней. Это только сейчас он болтается свободно.
При ней же я сразу немею.
Или, может, вообще не думать о ней? Ведь если Серминаз так тревожит мое
сердце сегодня, что же станется с ним, когда по какому-нибудь счастливейшему
стечению обстоятельств она действительно станет моей? Не думать? Да как это
возможно? Но почему я так стремлюсь завоевать именно ее сердце, когда она
столь неприступна? Или потому она и неприступна, что чувствует за собой
грех? Но тогда не лучше ли последовать совету моей матери и дяди, - ведь они
же наверняка хотят, чтобы я был счастлив, чтоб не ошибся в свои двадцать
лет!
По странному течению мыслей я вдруг стал вспоминать всех девушек,
которых перечислили дядя и мать. Бэла - дочь нашего председателя Омара, моя
бывшая одноклассница, внешне не уступила бы знаменитой лермонтовской
героине, а душой даже богаче ее... Саида, наша дальняя родственница, сложена
грубовато, но именно на таких девушках женились сулевкентцы весной, чтобы к
осени иметь в хозяйстве лишние рабочие руки. Лейла приятна во всех
отношениях, она депутат сельского Совета, но капризна, как погода в Кубачах.
Зухра? Вряд ли такую Зухру видел хоть один Тахир, но она, говорят, ждет
своего Тахира, которого зовут Султан, с военной службы из-за Полярного
круга. Хамис, Чегери, Нина, Зарема, Джамиля... Всех я представил себе, но и
это не успокоило взволнованную случайно услышанными словами душу, хотя я
сдерживаю себя, как сдерживают только что прирученного скакуна. Стоит лишь
опустить поводья - скакун со всего разбега врежется в табун и раздавит тебя
в лепешку. Стоит и мне лишь немного расслабить волю, как я могу совершить
необдуманный поступок, а потом всю жизнь буду каяться и причитать: "Эх, где
вы, мои двадцать лет!"


2