"Алесь Адамович. Последняя пастораль" - читать интересную книгу автора

переменилась вся: ни сонливости, ни гримасы будто и не было! Одна лишь
радость утра.
- Тащи! - выкинула тонкие руки из пещеры, показывая, какие они длинные
и какая Она вся: руки, шея, вытянуто-суженная талия, запавший живот, а
где-то там, дальше, еще и ноги - тянущийся растягивающийся, многочленистый
Даждь-бог, извлекаемый моим взглядом из языческой пещеры.
Но хватит выманивать взглядом, теперь приказано тащить-вытаскивать
руками за руки.
Я взял Ее пальцы в свои, погладил, прижал к земле узкую ладошку,
которая шустрым зверьком тут же перевернулась и царапнула мою коготками.
Нет, нет, ничего не имеет в виду! Глаза закрыты невинно, ожидающе.
- Ну где ты там? Тащи!
Нравится нам с Нею вытаскивать Ее из сна, тащить-волочить из каменной
норы, длинную-предлинную. В такую безразлично-послушную превратилась, сонно
расслабилась каждым сочленением, тащишь, растягиваешь, а Она все на месте,
только розовее, светлее кожа становится на изгибах рук да на животе. Живой
поезд бесконечен, сколько его еще там остается, в норе? Сначала одни только
руки на солнце (загар сразу заметнее становится), а все остальное там, в
прохладном каменном полумраке. Тащу старательно, медленно, продлевая
насколько можно эту процедуру. Вот уже и лицо с зажмуренными глазами на
свету, волосы озаренно вспыхнули, тянутся, отставая и запутываясь в
водорослях, волосы - как золотистые волны, а плечи, грудь - как рифы из-под
волн, то появляются, то исчезают. Следом ныряет и мой взгляд.
Зато Она, спокойная-преспокойная, отдала моим рукам и глазам себя,
такую бесчувственную, такую ни на что не реагирующую,- чем не многовагонный
состав, вытаскиваемый из тоннеля? Ничего не знаем, не чувствуем, не ощущаем!
Значит, жди неожиданности: вдруг подскочит и повиснет на мне с дикарским
воплем или сотворит еще что-нибудь. Видали мы этих послушно-бесчувственных!
Вот язычком вдруг попыталась достать собственное плечо. (Мы, кажется,
сегодня далеко не уедем от нашей пещеры.) Длинно тянущийся живой поезд уже
покинул депо-нору, граница тени и света медленно передвигается, плавно
сужаясь на животе и круто расширяясь бедрах. На солнце загар заметнее,
поэтому то, что еще остается в тени пещеры, светлее того, что выехало.
Щелочки глаз напряженно поблескивают - изготовилась, негодница, что-то
сейчас выкинет, может, мы просто хотим подсмотреть, убедиться, как нами
любуются, достойный ли прием оказывают, а значит, каких милостей
заслуживают. А работник уже отдыхает от тяжких трудов, удерживая на весу за
руки добытое: предстоит коронное ритуальное действо. Будем извлекать самое
длинное, что у нас имеется,- ноги. Она ждет покорно, терпеливо, вслушивается
в мою побасенку про соревнование сельских врунов ("Когда волы моего деда с
пашни вертались, одни рога шли через ворота одиннадцать дней..."). Даже
ресницы не дрогнули: одиннадцать так одиннадцать. Еще посмотрим, сколько
времени займут наши ноги!..
- Ну ладно, поехали! - набрал воздуху работник.
Ах вот как сегодня! Она пружинисто поджала ноги, выпрыгнула из пещерной
тени, повисла на шее и крутанулась вокруг меня, стараясь ногами не касаться
земли. Завизжала от такой хитрости и удачи. И тут же спокойно распорядилась:
- Все, идем под душ.

4