"Алесь Адамович. Последняя пастораль" - читать интересную книгу автора

Ну хоть бы цветы эти приняла, смирилась бы, поладила с ними: остров
слишком мал для любой вражды. Даже с цветами. Но чего Она не умеет, так это,
во-первых, дожидаться, а во-вторых, мириться с тем, что неприятно Ей.
Необъявленная война: цветы как бы назло Ей и растут. И трупно воняют только
для Нее, потому что я этого запаха не улавливаю.
Мы с Нею на одном острове, на семейном островке живем, но похоже, в
совершенно различных мирах. Иного мира Она не знала, не помнит, для Нее наш
остров - вполне что-то нормальное, и Ей столько еще открытий предстоит - в
себе самой. Жизнь открывается.
А у меня такое чувство порой, что островок наш и не на Земле вовсе.

...Я стою у входа в каменную нору, в нашу спальню, достаточно
просторную и обжитую, тихонько отложил в сторону и подальше свою косу,
присел на корточки и смотрю на спящую Женщину. Уходил - спала ногами к
выходу, но уже развернулась головой сюда, точно выкатился на солнце
поспевший плод. А что может быть прекраснее, свежее подрумяненного северного
яблока, брошенного на солому: светлые волосы Ее перепутались с побуревшими
водорослями, из которых мы себе сделали постель.
Я иногда долго наблюдаю, сидя у утреннего костра, что с Ней творится,
как только я Ее оставляю одну. В нетерпеливом беспокойстве начинает искать,
куда девался, куда пропал, но глаза приоткрыть, посмотреть, недоспать
минутку - это выше Ее сил. Забавно-сердито начинает бросаться то на спину,
то на живот, вертится, как магнитная стрелка, а потом - будто
катапультирует! - всю гору волос своих выметнет наружу, где солнце. И
успокоится.
Раковины ушей светятся из безобразия спутанных волос и водорослей, рука
непроизвольно лежит в направлении библейского греха, не то стыдливо
указывая, не то дразняще прикрывая. Классика. Музейная. Спит моя классика
по-детски крепко. Знает или не знает, негодница, что я здесь, смотрю?
Я хорошенько вымыл руки, всего себя отмыл под нашим "душем": не
поленился сбегать к водопаду, чтобы не оставалось на мне (придуманного Ею)
запаха цветов. А иначе радость, праздник Ее просыпания может быть испорчен,
погашен в первый же миг. Это столько раз случалось: утреннее постанывание,
счастливая улыбка и вдруг - гримаса отвращения, почти боли, утро изгажено.
Но сегодня я вымылся особенно тщательно. Сижу на корточках, дожидаюсь
выхода королевы.
- Ты где? - позвала из глубины сна, из длинного коридора просыпания.
О, это непростая процедура - открыть наконец глаза! Последовательная
цепь героических усилий. Замучишься наблюдать и начнешь помогать - целовать
закрытые глаза. (Когда-то в детстве, Еe детстве, я учил, требовал: не
открывай их сразу, пока не убедишься, что солнце закрыто тучами! Сначала
сквозь узкую щелку выгляни. Ночью, ночью насмотришься сколько угодно! Было
или нет такое с нами, но в Ней вот осталось. А может, всего лишь милая
женская лень?)
- Ну где ты? - спросила Она, все еще не открывая глаз. Подставляет лицо
навстречу поцелуям. Хмурится. То ли от поцелуев, то ли, наоборот, оттого,
что я нарочно промедлил. Сообщила, пожаловалась:
- Снова приснилось.
- Вот и оставь тебя одну! Ну, кто приходил на этот раз?
- Селена.