"Алесь Адамович. Последняя пастораль" - читать интересную книгу автора

согреть. И - "моя пружинка", и "живая ниточка", и даже из лексикона моего
детства - "дождинка живая". Согревала, ласкала, щекотала, чуть ли к щеке не
прикладывала - будто птенчик, цыпленочек пушистый у Нее в ладонях.
Небесный гость, наш "Даждь-бог", казалось, был не безразличен к
царскому приему, сжимался, разжимался кокетливо, чем приводил Ее в еще
больший восторг, прямо-таки в экстаз. Я вынужден был забрать у нее находку,
опасаясь, что заласкает насмерть.
Долго искали в расщелинах: а может, найдем подружку нашему Даждь-богу
(имя Ей понравилось, теперь Она заглядывает в мою осторожливую ладонь,
приговаривая: "Даждик мой, Даждюник!"). Я тут же прочел лекцию, как
размножаются дождевики: совсем не парно. "Бедненькие! - вырвалось у Нее. -
Ну не смейся, что я такого сказала!.."
Нашли еще, совсем уж чахленьких, почти прозрачных. Она их забрала и
носила в ладонях, сложенных ковшиком, раковиной, дышала на червяков,
шептала-разговаривала, лепетала по-детски.
Тут и возникла мысль о "роддоме" для небесных пришельцев, а точнее - о
грядках, о плантации. А если еще прозаичнее - о промышленном, так сказать,
их воспроизводстве, "по японской лицензии". Изобретательные японцы в свое
время даже предметом экспорта сделали белок из дождевых червей, выращивали
их в огромных ящиках, бассейнах. Что ж, живое живым питается, не с нас
началось. Единственная проблема: а как у дождевика с плутонием да цезием? Но
ведь мы едим и рыбу и черепах, а этот все-таки землянин, как и мы. Если и
светится невидимо, то не больше нас самих.
Ну а брезгливость - это не для нашего острова. Если что и мучило мою
новую дикарку, так это жалость: червяк для Нее нечто более живое, нежели
рыба.
Когда заболела, я отпаивал Ее теплым бульоном; пила, морщась от боли в
горле. А поправилась, даже молитву сложила в честь Даждь-бога, телом
которого питаемся. Сложив ладони у тверденьких своих грудей, крикнула
громко, пробуя вернувшийся к Ней голос: "Спасибо, Даждь-бог! И - сын! И -
внук!"
А что, может быть, так и молились лет тысячу назад где-нибудь в хвойных
лесах?
Она у меня существо до смешного нетерпеливое, если взыграет аппетит.
Минуту назад не хотела есть, ни за что не хотела, а тут уже хочет - пожар!
Ни одной минуты потерпеть не умеет. Аж морщится, поскуливает, ногами
переступает, нервно и виновато смеется - подавай!
Да Она и во всем остальном такая: птенец с широко раскрытым клювом.
Бульон из червей мы называем молочным, я напомнил, что была такая пища,
самая на земле святая,- молоко, потом оказалось, что опаснее его ничего нет.
И были коровы - самые добрые и верные спутники человека через всю обозримую
историю. Но и они сделались этаким парнокопытным реактором-размножителем:
каждый хлопок уроненной коровьей лепехи - будто разрыв нейтронной гранаты!..
Мирный атом оборотнем оказался. Ну а что потом натворил военный, "знает
только ночь глубокая...". Вон те мрачные стены вокруг острова...
Я - это "мы", все люди, которые были, и, конечно, за все в ответе,
Она - судья и прокурор делам нашим. Дитя обобравших Ее мотов-родителей,
неумно злых и жалких, назвать нас Каинами для Нее мало, изобрела несуразное
слово: Всекаины!
- Я сама бы вас, у-у!