"Алесь Адамович. Последняя пастораль" - читать интересную книгу автора

бессмертии, ты тоже скользишь, сползаешь в мир, как бы все еще
существующий...
Не Каины, нет, и не Всекаины перед Нею, перед Всеженщиной, а люди,
которые встретились в далеком, дальнем Космосе, состыковали свои аппараты, и
о чем же нам говорить как не о родной, о прекраснейшей своей Земле? Про то,
как много на ней всего и как все отрегулировано на тысячи и тысячи лет
счастливой жизни, на миллионы лет для сотен тысяч поколений: воздух и
вакуум, вода и огонь, свет и тьма, тепло и холод, любые краски, звуки, пища
на любой вкус... Но главное, сколько всего лишнего, вроде бы
необязательного, но без чего и самое необходимое будет пресным, без
радости,- сколько на Земле всего, что не загрузишь, не возьмешь, не
прихватишь в самую вместительную ракету или подлодку, не запасешь впрок и
что потом в снах видишь - самое "ненужное", "необязательное" как раз и
видишь. Роса до колен, холод в мокром еловом лесу (почему-то железная горечь
во рту), шершавый от мелкой щебенки, голубой, озвученный на всю глубину
бегущими вниз ручейками, дышащий постоянны ветром ледник; сладко налипающий
в ноздрях, в глотке степной мороз... И люди, люди, тысячи случайных,
надоевших, мешающих, не знаешь, куда от них убежать, уединиться,- но это
лишь когда они есть, окружают, теснят и когда знаешь, уединившись, что они
где-то там. В этом все дело - знать, что они есть.
Да, система идеальная, все мыслимые и немыслимые варианты
предусмотрены, сам господь бог конструировал, с запасцем.
Мы захлебывались памятью об ушедшем, утерянном, загубленном как о
существующем. Брызги должны были бы обдавать, охлестывать и нашу Женщину, но
Она и без того радостью переполнена, вся сосредоточена на новом для Нее
ощущении - быть одетой. И руки, и колени, и грудь, и спина Венеры должны еще
привыкнуть, что они спрятаны от мира, закрыты - совсем иное самоощущение.
Все другое, вся другая. Вновь Рождающаяся - это так просто и объяснимо: у
Женщины новый наряд!
А не самое ли время теперь, когда нас, мужиков, уже двое, повспоминать
о сугубо солдатских наших радостях? Даже на корточки присели друг против
друга - у гостя (при его почти юношеском облике) запасец впечатлений
немалый, ну а мне, старику, тоже не хотелось бы отстать. Он с ходу про
нью-йоркскую 42-ю улицу, куда мужская часть человечества, что и говорить, не
идет, а стекает, человека порой так потянет сверху вниз, ничего с собой
поделать не можешь - уж лучше сразу и сполна, чтобы избавиться от уводящих,
раздражающих мыслей-помыслов, а потом вернуться к себе обычному и
привычному.
Сам там побывал, "причастился". Не отпугнули и три креста-крестика,
наоборот, туда как раз и устремился. Мало фильма, так еще... Сначала не
поверил, что это правда, когда экран вдруг погас, буднично загорелся свет в
зале и двое поднялись на сцену - сначала плоть черная, тут же изящно
освободившаяся от халатика, затем - чуть посветлее, мужская, очень
спортивная; из репродукторов на стенах вырывалась, оглушая, музыка, но самое
оглушающее происходило на сцене перед экраном, на специально поставленной
там кушетке. При этом самец-мужчина все посматривал в зал и, похоже,
подмигивал нам как мужик мужикам...
- Вот вы какие! - раздался голос над нами как с неба.
Я и Третий, сидя на песке, виновато смотрели на Женщину, которая нам
показалась почти огненной (в руках оранжевый скафандр все мнет, ощупывает -