"Алесь Адамович. Последняя пастораль" - читать интересную книгу автора

обещают ласки, о чем Она словно бы помнит, догадывается, знает. Однажды в
ответ на Ее обиду-нетерпение я стал жизнерадостно пояснять, что, мол,
миллиарды женщин могли бы подтвердить, что это ни на что не похоже,- ух, что
в меня полетело!
- Чтоб они сдохли!
Когда Она ревниво это выкрикнула, все те женские миллиарды на миг ожили
в ней, в последней.
Желтые цветы, да, они с той первой нашей ночи. Продолжение такой
прекрасной ночи? А может, прекрасной она была только для тебя - откуда тебе
знать? Казалось, бесконечно длилось теплое забытье, внезапные просыпания с
радостным подтверждением, правда! это правда! И уже другой, семейный, запах
поселился в нашей пещере...
Утром я проснулся от восторженного вопля, высунулся следом за Ней на
свет и глазам не поверил: земля, небо, воздух, все вокруг колебалось,
пульсировало - вот-вот оторвется и улетит. Весь мир был в желтых цветах, в
мерцающем, неверном, как. северное сияние, свечении. Оглянувшись
благодарными глазами на меня, по-оленьи широко шагнула навстречу новой
красоте, доверчиво побежала, как ребенок в луга.. А потом, держа руки на
весу, внимательно-гадливо рассматривала свои растопыренные пальцы. Я
бросился на помощь, ничего не понимая, а Она шла мне навстречу, как
незаслуженно обиженный ребенок...
Смотрю издали на Нее, вижу, как Она напряжена, оставшись наедине с
дверью за водопадом, как пугает и притягивает Ее прячущаяся за дверью тайна.
Заметила, что я наблюдаю, и, как бы сбрасывая наваждение, крикнула:
- Да хватит бегать, я уже напилась!
Взобрался к Ней на скалу. Она догадливо взглянула на плотно сжатые губы
мои, на округлившиеся щеки, засмеялась и подставила рот, как птенец клюв.
Напоил, а затем поцеловал - сразу два добрых дела.
В Ней в одной собрано все оставшееся, все, что способно еще дать смысл
чьему-то существованию, моему существованию. Может потому в Ней так много
всего и все такое разное.
В чертах тонкого лица как и в самом Ее характере, восточный тип женщины
и славянский, европейский проявляются попеременно. В какой-то день Она вся -
послушание, вопросительное заглядывание в глаза: что? что-нибудь не так?
сказала не так, сделала не то?
Но вот по-видимому, показалось Ей, что не оценили Ее восточную, не
воздали всего, что Она заслуживает за робость и покорность, ну тогда
получайте, чего сами заслуживаете! Как с обрыва понеслось, и голос уже
другой, и все другое. Какой там Восток, какой Север, да тут сама Африка -
крылья точеного носика напряглись до дрожи.
То же самое и волосы, они у Нее не черные и не светлые, цвет а точнее
сказать свет их неправдоподобно изменчив. Утром вот здесь, у водопада
светлая зелень в них играет, а назад будем идти - ветер их начинает кидать,
как огромное вороново крыло, к вечеру в них уже сияют медовые краски,
закатные тона. А то вдруг сединой блеснут - как пожалуются.
И пахнут Ее волосы в разные времена суток по-разному, ночью словно бы
воском, а под утро будто уксус где-то разлит.
То прямые они, как конский хвост, то, наоборот, завиваются летучими
локонами, особенно возле Ее чистого лба. А на спине - точно прибрежная волна
на рифах, такие неспокойные.