"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу авторани сочувствия, ни отклика не встречало. В поэзии французы предлагали нам
оценить какие-нибудь необыкновенно смелые, необыкновенно меткие, красочные образы, а мы недоумевали: к чему они нам? Образ можно отбросить, значит, его надо отбросить. Образ, по существу, не окончателен, не абсолютен. Если поэзию нельзя сделать из материала элементарного, из "да" и "нет", из "белого" и "черного", из "стола" и "стула", без каких-либо украшений, то Бог с ней, обойдемся без поэзии! Виньетки и картинки, пусть и поданные на новейший сюрреалистический лад, нам не нужны (как не нужна и футуристическая ругань Маяковского. Маяковский до конца жизни не почувствовал, что "к черту" или "наплевать" всего только изнанка манерности, по существу то же самое, что маркизы, пастушки, цветочки и птички). Для наглядности я упрощаю, отчасти и заостряю. Но основное было именно в ощущении: то, что может поэзией не быть, не должно ею и казаться, недостойно ее имени. Поэзия - порыв, полет, говорили и говорят нам, поэзия - это крылатое вдохновение, забвение обыденщины, веселое преображение, радость, торжество, свобода! Допустим. Но если поэзия - порыв, полет и всё прочее в том аспекте, в каком это неизменно вызывает "переходящие в овацию" аплодисменты любителей всего изящного и прекрасного, то разрешите, товарищи или господа, вернуть билет на вход в поэтические сады, по примеру Ивана Карамазова. Не интересно. "Нота", может быть, скучна, но это ещё скучнее. В поэзии должно, как в острие, сойтись все то важнейшее, что одушевляет человека. Поэзия в далеком сиянии своем должна стать чудотворным делом, как мечта должна стать правдой: если вдуматься, это то же самое. Но с каждой написанной строчкой приходилось горестно убеждаться, что это недостижимо, и оттого мы умолкали или же писали стихи, над которыми сами готовы были ходят в гости или обсуждают текущие новости. Сравнение, которое давно уже было сделано: в руках у человека роза или, если угодно, кочан капусты, - поскольку роза ничуть не лучше и не хуже кочана капусты. Листик за листиком, лепесток за лепестком: не то, не то, ибо то, что единственно дорого, единственно нужно, таится в глубине, - пока не видишь, что нет в руках ничего! А подбирать и собирать рассыпанные лепестки нет ни малейшего желания: пусть подбирают те, кому они нравятся. Впрочем, они и не оборвали бы их! Не зна, как сказать об этом яснее. Зинаида Гиппиус, - которую мне трудно вспомнить без того, чтобы не вспомнить, что Блок справедливо называл ее "единственной": да, единственная, хотя и приворщица неисправимая, выдумщица несносная, но единственная в способности всё безошибочно уловить, все оценить и понять, - Зинаида Гиппиус когда-то сказала мне: "В сущности, вы хотите, чтобы в стихах не было слов". Да, но не в фетовском значении "сказаться без слов", то есть унестись на поэтических крылышках в поднебесную высь, - совсем не в этом смысле: нет, найти слова, которые как будто никогда не были произнесены и никогда уже не будут заменены другими. Их у нас не было, и оставалось только свернуть с дороги, которая от волшебной удачи отдаляла и представление о ней искажала. Довольно о "ноте". Добавлю ещё одну только формулу, принадлежащую человеку, забыть которого мне ещё труднее, чем Зинаиду Гиппиус, -Борису Поплавскому. После одного из долгих ночных монпарнасских разговоров он, помолчав, сказал, будто подводя итог своим доводам: - Знаете, что это такое? Это - поэзия от Пилата. Остроумно в высшей степени: умываю руки, не могу сделать того, что |
|
|