"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

ни сочувствия, ни отклика не встречало. В поэзии французы предлагали нам
оценить какие-нибудь необыкновенно смелые, необыкновенно меткие, красочные
образы, а мы недоумевали: к чему они нам? Образ можно отбросить, значит, его
надо отбросить. Образ, по существу, не окончателен, не абсолютен. Если
поэзию нельзя сделать из материала элементарного, из "да" и "нет", из
"белого" и "черного", из "стола" и "стула", без каких-либо украшений, то Бог
с ней, обойдемся без поэзии! Виньетки и картинки, пусть и поданные на
новейший сюрреалистический лад, нам не нужны (как не нужна и футуристическая
ругань Маяковского. Маяковский до конца жизни не почувствовал, что "к черту"
или "наплевать" всего только изнанка манерности, по существу то же самое,
что маркизы, пастушки, цветочки и птички).
Для наглядности я упрощаю, отчасти и заостряю. Но основное было именно
в ощущении: то, что может поэзией не быть, не должно ею и казаться,
недостойно ее имени. Поэзия - порыв, полет, говорили и говорят нам, поэзия -
это крылатое вдохновение, забвение обыденщины, веселое преображение,
радость, торжество, свобода! Допустим. Но если поэзия - порыв, полет и всё
прочее в том аспекте, в каком это неизменно вызывает "переходящие в овацию"
аплодисменты любителей всего изящного и прекрасного, то разрешите, товарищи
или господа, вернуть билет на вход в поэтические сады, по примеру Ивана
Карамазова. Не интересно. "Нота", может быть, скучна, но это ещё скучнее.
В поэзии должно, как в острие, сойтись все то важнейшее, что одушевляет
человека. Поэзия в далеком сиянии своем должна стать чудотворным делом, как
мечта должна стать правдой: если вдуматься, это то же самое. Но с каждой
написанной строчкой приходилось горестно убеждаться, что это недостижимо, и
оттого мы умолкали или же писали стихи, над которыми сами готовы были
усмехнуться: писали по привычке, от нечего делать, как от нечего делать
ходят в гости или обсуждают текущие новости.
Сравнение, которое давно уже было сделано: в руках у человека роза или,
если угодно, кочан капусты, - поскольку роза ничуть не лучше и не хуже
кочана капусты. Листик за листиком, лепесток за лепестком: не то, не то, ибо
то, что единственно дорого, единственно нужно, таится в глубине, - пока не
видишь, что нет в руках ничего! А подбирать и собирать рассыпанные лепестки
нет ни малейшего желания: пусть подбирают те, кому они нравятся. Впрочем,
они и не оборвали бы их! Не зна, как сказать об этом яснее.
Зинаида Гиппиус, - которую мне трудно вспомнить без того, чтобы не
вспомнить, что Блок справедливо называл ее "единственной": да, единственная,
хотя и приворщица неисправимая, выдумщица несносная, но единственная в
способности всё безошибочно уловить, все оценить и понять, - Зинаида Гиппиус
когда-то сказала мне: "В сущности, вы хотите, чтобы в стихах не было слов".
Да, но не в фетовском значении "сказаться без слов", то есть унестись на
поэтических крылышках в поднебесную высь, - совсем не в этом смысле: нет,
найти слова, которые как будто никогда не были произнесены и никогда уже не
будут заменены другими. Их у нас не было, и оставалось только свернуть с
дороги, которая от волшебной удачи отдаляла и представление о ней искажала.
Довольно о "ноте". Добавлю ещё одну только формулу, принадлежащую
человеку, забыть которого мне ещё труднее, чем Зинаиду Гиппиус, -Борису
Поплавскому. После одного из долгих ночных монпарнасских разговоров он,
помолчав, сказал, будто подводя итог своим доводам:
- Знаете, что это такое? Это - поэзия от Пилата.
Остроумно в высшей степени: умываю руки, не могу сделать того, что