"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

хорошо, но не хочу и участвовать в том, что плохо. (Поплавскомий сказал
именно "от", вероятно, вспомнив что "Евангелием от Пилата" незадолго до того
Мережковский назвал книгу Ренана). В устах Поплавского это был упрек. Но ему
было чуждо многое, что внушено было крушением нашего мира и образовавшейся
после исчезновения пестрых, долго державшихся декораций пустотой. А "нота",
конечно, была с этим связана: хотелось протереть глаза и спросить себя, что
без привычных подпорок надо мне в жизни сделать и куда без костылей могу я
дойти?
Конечно, это - эмигрантская тема, одна из тех тем, которые в
эмигрантской литературе должны были бы оказаться, наконец, развиты, и по
прямой линии это наследие русского символизма в том, что не было им
досказано. Отцы, может быть, и отреклись бы от детей, но дети свою
родословную знают, и в ней их не собьешь.

* * *

Все, что пишешь здесь, почти всё, о чем здесь думаешь, обращено туда:
откуда мы уехали. Но попутно сводишь счёты и с самими собой, и может
случиться, что в воображаемом, полуирреальном "там" не всё окажется
понятно, - не логически, а внутренне понятно: даже те, кто к пониманию
расположен, восстановят ли рисунок, о котором речь? Дочертят ли мысленно
линии, оставшиеся неясными?
"Le vent se leve, il faut tenter de vivre", "Поднимается ветер,
попробуем жить", вспоминается мне строчка поэта в качестве необходимого
комментария к сказанному, отчасти и к словам Поплавского. Вспоминаются и
другие строчки:

Прошлое страстно глядится в грядущее,
Нет настоящего...

Значит, "продолжение следует". Должно бы последовать, если только не
развеется в пустоте: предпочитаю, однако, наклонение сослагательное.