"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

прокляли его всё-таки именно за направление и путь. Не за обиды же!
Одно имя само собой приходит в голову - Боссюэ, Боссюэт, как писали у
нас в старину. Нам, русским, трудно его читать: слишком пышные фразы,
слишком гладкие и гармонические периоды, нас, признаться, немножко, "мутит"
от этого, ничего не поделаешь, нам это не совсем по душе, хотя самые
требовательные французы - Поль Валери, например - до сих пор считают Боссюэ
первым, непревзойденным своим стилистом... Но во всей его деятельности,
какой огонь, какая тревога при виде все увеличивающихся трещин в
многовековом здании церкви! Представим себе Боссюэ в столкновении с глазу на
глаз с Барнсом: он его убил бы или в пароксизме негодования и изумления умер
бы сам. В те годы в Риме была папа, но истинным римским первосвященником был
тогда Боссюэ, страдавший, споривший, мчавшийся туда, где была опасность,
убеждавший, отстаивавший, утверждавший, между прочим, что "истинного сына
церкви никаких личных мнении быть не может", поддерживавший начавшие сдавать
стены, готовый сам погибнуть под ними, лишь бы не видеть развалин. Боссюэ
был, конечно, глубочайшим консерватором. Но консерватизм его имел и
глубочайший внутренний смысл, глубочайшее оправдание! Боссюэ стоял стражем у
входа в вечную жизнь, а не у какого либо политического порядка или сословных
преимуществ. И не оттого ли так страстно и требовал он беспрекословного
послушания, что слышался ему в дали веков спокойный, холодный голос епископа
Барнса: не верю!

* * *

Страх смерти... Скажите, любили ли вы кого-нибудь сильнее, чем самого
себя? Жив этот человек или умер? Если умер, то вы меня поймете... Как же
могу я бояться того, что случилось с ним? Раз с ним это случилось, если он
умер, если он перешел какую-то пугающую всех людей черту, как же могу я
ужасаться, отвиливать, гнать от себя мысль о смерти? Если ему было страшно,
может ли меня страшить то, что пришлось испытать ему? Исчезнуть там же и так
же, где исчез и он? Нет страха. Вы может быть думаете, что сказывается
расчет на проблематическую потустороннюю встречу? Нет, едва ли, да у меня-то
лично, какие уж там расчеты! Инстинкт справедливости тоже не при чем.
Сказывается исключительно любовь, которая требует для меня того же, что
случилось с ним. Я не могу не хотеть того же самого, я всем существом своим
готов к тому же самому, как бы оно, это "то же самое", ни было безнадежно и
беспросветно. Да, стена. Но я хочу разбиться об эту же самую стену, и ни на
что другое я не согласен, даже если бы это было возможно...


КОММЕНТАРИИ
(Опыты 1956,№6)

* * *

"Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины...".
Все вероятно, помнят эти слова: ими начинается тургеневское знаменитое
стихотворение в прозе о нашем "великом, могучем, правдивом и свободном"
языке.
Не знаю, существуют ли еще люди, способные в языке искать опоры и

12345678910111213141516171819202122232425262728293031323334353637383940414243