"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

(полностью, с небольшими изменениями, вошли в основной свод "Комментариев")


КОММЕНТАРИИ
(Опыты 1954,№3)

* * *

... Да, вспомнил Розанова: в сущности жалкий писатель, непомерно сейчас
раздуваемый, гений для разбитых душ, для растерянных, сбитых с толку людей,
для всех тех, кто болен несварением духовного желудка, отказывающегося
принимать твердую пищу, болтун, которого наши литературные неврастеники чуть
ли не сравнивают с Паскалем, - и всё таки единственный русский подлинно
христианский писатель по тону и интонации, т. е. по тому, что нельзя
подделать. "И да сияют образа эти вечно!" Ведь как сказано, с какой болью, с
какими отзвуками! Да и всё это предисловие, как оно написано! А примечания к
статье Сикорского в "Темном лике"! Если бы хоть раз, у одного из наших
неохристиан, попалась хоть одна такая фраза, всё значение их писаний было бы
иное...

* * *

Зачем?
От вопроса этого можно отмахнуться, сославшись на то, что цепляются,
мол, за власть, - и так далее. Согласимся: цепляются за власть. Но есть же и
люди, которые у власти не стоят, никакими благами ее не пользуются, и до сих
пор твердо уверены, что направление намечено правильно. Нельзя же считать,
что все они одурачены, и что следует раскрыть им глаза. Откуда упорство? На
что надежда? Неужели верят они, что когда-нибудь сдерживающее начало страха
будет отменено и постройка всё же останется стоять? Или соглашаются на
страх, как на один из элементов будущего насильственно-справедливого
устройства? Или, в самом деле, считают, что существует живой организм -
коллектив, пролетариат, народ - и что его будущее, общее благосостояние
основывается на бесчисленных единичных уступках, жертвах и даже страданиях?
Или просто на просто дает себя до сих пор знать революционная инерция?
Даже больше: неужели не случается никакому очередному диктатору, у себя
в кабинете, наедине с собой, задуматься над тем же вопросов: зачем? Да,
держатся за власть, знают, что отступления нет, отгоняют мысль о расплате.
Но после всего этого, помимо этого, должен же возникнуть вопрос: зачем?
Неужели всё-таки держится еще вера, что "перемелется, мука будет", и если
даже ничуть не тревожит мысль о цене, в которую обходится революция, неужели
цель ее представляется достижимой, хотя бы через сотни лет?
Когда то, после публичной беседы о первой нашумевшей кестлеровской
книге, я спросил об этом Бердяева, лично знавшего главнейших революционных
деятелей. Он усмехнулся и сказал:
"Сталин? Сталин во-первых, не понял бы, чего от него хотят. Ленин понял
бы с полуслова и в ответ выругался бы. Он был отчаянный игрок, и в пылу игры
не думал ни о каких ее конечных целях".
В дверях, при выходе, Бердяев добавил: "Послушайте, в том то ведь и
дело, что люди, которые удерживаются во главе революций об этом не думают!