"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

Литературное собрание с христианскими разговорами.
Личность, личность, личность - во всех падежах. Христианство будто
утверждает личность, христианство освящает личность, - наперекор
дьявольскому наваждению, стремящемуся к её позорной коммунистической гибели.
Со стороны зрелище наставительное и грустное. Одинокие души,
мало-помалу растерявшие все живые, животворящие связи с миром и потому
обострённо, надтреснуто-звенящие, - ищут "соломинки". Кто же примет их, если
не христианство, - и куда им больше пойти? Тут иронизировать нечего, и "да
сияют образа эти вечно", как дважды, с незабываемой интонацией сказано в
предисловии к "Людям лунного света".
Но разум от своих прав не отказывается. Личность абсолютная,
самодовлеющая, замкнутая в себе - напрасно ищет опоры в христианстве, и
напрасно обанкротившийся индивидуализм идет с таких позиций в атаку. Ему
вообще не надо бы сейчас воевать. Ему лучше уйти в себя - и посмотреть,
подсчитать, что осталось от былых "бессмысленных мечтаний", корня стольких
великих духовных драм в прошлом веке.
Самый догмат грехопадения и искупления - то есть сама основа
христианства - подрывает индивидуалистическое представление о личности. Если
я ответственен за то, что кто-то до меня согрешил, если возможно
освобождение моё от этого греха без моего участия в этом деле, - значит, я
не вполне сам по себе, значит, "я во всём и всё во мне", и одиночества нет,
пока я сам на его безнадежные просторы не вырвался. Даже крик о том, что
"кровь Его на нас и на детях наших" входит в этом смысле в евангельский
текст естественно, без логического противоречия, - хотя для кричавших это
ведь не была кровь божественная, создающая возможность исключения! Личность,
может быть, и утверждена в христианстве, - но не та, не такая личность, как
хотелось бы её поздним, забывчивым защитникам, ведущим её к пропасти.

* * *

Доклад читал совсем молодой человек, поэт, еврей, в очках, - слабым
голоском, растерянно и по внутреннему звуку "не без музыки". Какой-то
ягнёнок на эстраде, смиренный, кудрявый, скромно ссылающийся на авторитеты -
на отцов церкви.
Что ему Гекуба? До безразличия, до сопротивления, до трагического
"помоги моему неверию", - что ему религия, особенно такая загадочная, как
эта? не слишком ли легковесно и шатко увлечение? не надо было ли бы послать
его обратно в "жизнь", чтобы хорошенько покрутился он по её омутам (не
практическим, конечно, а "идейным") - и набрался бы впечатлений? не
прельстила ли его - и многих ему подобных - именно музыка, поэтическая
тональность, а не сущность христианства, воспринятого всё-таки торопливо в
его обволакивающей, обещающей, утешающей гармонии?
"Да не смущается сердце ваше..." Конечно, после этого почти невозможно
быть поэтом вне этого, если только у человека есть слух. Но не ищут ли
сейчас многие откликающиеся просто чего-то вроде подушки под голову, чтобы
забыться, - только забыться?


КОММЕНТАРИИ
(Опыты 1953,№1)