"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

мелькнувшая в результате случайного впечатления: огромные афиши на парижских
заборах, возвещающие о "Жанне д'Арк, оратории в двух частях с прологом и
эпилогом, сочинения Поля Клоделя". Мгновенно, как при вспышке молнии, все
представилось абсолютно отчетливо, сверкнули все причины, доводы и
следствия, - а потом пришлось ощупью брести во тьме, пытаясь восстановить
понятое.
Основная аксиома: надо писать правду, - то есть верно о верном. Но тут
же сомнение: что такое правда? - и почему, самонадеянно считая законом свой
личный вкус, ты так уверен, что в оратории о Жанне д'Арк её быть не может?
Безотчетно, всем существом своим ощущая возможность обоснования, упорствую -
"Нет, её быть не может", - но и недоумеваю: почему? История литературы бурно
протестует, проносясь в сознании со всеми своими чудесами, школами,
"измами", вдохновениями, сказками, причудами, - и вопиёт, что бессмысленно
сводить творчество к грустному (и уж не бессильно ли старческому? -
намекнёт, разумеется, кто-нибудь) перебиранию двух-трёх мотивов, очищенных
от всякой позолоты. Однако, Бог с ней, с историей искусства и литературы,
неубедительной, как всякая история, - и будем делать то, что нам кажется
нужным делать, считаясь только с настоящим, а не с прошлым.
Надо взять бутылочку с серной кислотой - и облить всё, что распустилось
постыло-роскошным цветом вокруг. Ничего не уцелеет? Что же делать, - значит,
обойдемся без букетов! Но что-нибудь уцелеет наверное, и эти-то цветы уже не
увянут у нас в руках. Эти цветы не обманут, - и самый скромный такой
лепесток дороже всех бутафорских клумб и рощ, как бы ни были они талантливо
взращены. Клодель чрезвычайно талантлив, он большой поэт, но это ничуть не
меняет дела, ничуть! Интересно играть в интересную игру, а сочинять и
слушать оратории из жизни святых - неинтересно, и если это литература,
хочется немедленно "возвратить билет" для входа в неё.
"Вы всегда танцуете от печки, - сказал мне как-то с лас-казовской
трибуны какой-то язвительный оппонент, - а печка эта - Лев Толстой!"
Станцуем ещё раз, печка стоит того! Представим себе объявление, например, о
"Сергии Радонежском, оратории в двух частях, сочинения Льва Толстого", - кто
же не почувствует, что это совершенно невозможно! И вовсе не потому
невозможно, чтобы не соответствовал жанр и метод писания, а потому, что
уровень творческой серьёзности не тот... А для неё, для этой серьёзности,
только и есть одно мерило - преданность правде, не исключающей вымысла,
конечно, но и не допускающей любования литературными красотами с сомнительно
небесным привкусом.
Еще по поводу "печки". Бунин и Алданов, к глубокому моему удивлению,
постоянно говорят, едва только зайдёт о таких вещах речь: величайшая книга в
мире - "Война и мир"! Что это значит, величайшая книга в мире, - и если даже
принять такое понятие, можно ли считать книгой, в которой отражено
величайшее творческое усилие человеческого духа, "Войну и мир"? Едва ли. Но,
конечно, Толстой - писатель единственный, именно в плоскости "серьёзности" и
"антижульничества", - хоть иногда, кажется, всё на свете отдал бы, чтобы
уберечь от его бутылочки с серной кислотой поэзию мира, всю чуть-чуть лживую
прелесть мира, Вагнера, Наполеона, многое другое! Шекспир не в счёт, с ним у
него простое недоразумение.

* * *