"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу авторамелькнувшая в результате случайного впечатления: огромные афиши на парижских
заборах, возвещающие о "Жанне д'Арк, оратории в двух частях с прологом и эпилогом, сочинения Поля Клоделя". Мгновенно, как при вспышке молнии, все представилось абсолютно отчетливо, сверкнули все причины, доводы и следствия, - а потом пришлось ощупью брести во тьме, пытаясь восстановить понятое. Основная аксиома: надо писать правду, - то есть верно о верном. Но тут же сомнение: что такое правда? - и почему, самонадеянно считая законом свой личный вкус, ты так уверен, что в оратории о Жанне д'Арк её быть не может? Безотчетно, всем существом своим ощущая возможность обоснования, упорствую - "Нет, её быть не может", - но и недоумеваю: почему? История литературы бурно протестует, проносясь в сознании со всеми своими чудесами, школами, "измами", вдохновениями, сказками, причудами, - и вопиёт, что бессмысленно сводить творчество к грустному (и уж не бессильно ли старческому? - намекнёт, разумеется, кто-нибудь) перебиранию двух-трёх мотивов, очищенных от всякой позолоты. Однако, Бог с ней, с историей искусства и литературы, неубедительной, как всякая история, - и будем делать то, что нам кажется нужным делать, считаясь только с настоящим, а не с прошлым. Надо взять бутылочку с серной кислотой - и облить всё, что распустилось постыло-роскошным цветом вокруг. Ничего не уцелеет? Что же делать, - значит, обойдемся без букетов! Но что-нибудь уцелеет наверное, и эти-то цветы уже не увянут у нас в руках. Эти цветы не обманут, - и самый скромный такой лепесток дороже всех бутафорских клумб и рощ, как бы ни были они талантливо взращены. Клодель чрезвычайно талантлив, он большой поэт, но это ничуть не меняет дела, ничуть! Интересно играть в интересную игру, а сочинять и хочется немедленно "возвратить билет" для входа в неё. "Вы всегда танцуете от печки, - сказал мне как-то с лас-казовской трибуны какой-то язвительный оппонент, - а печка эта - Лев Толстой!" Станцуем ещё раз, печка стоит того! Представим себе объявление, например, о "Сергии Радонежском, оратории в двух частях, сочинения Льва Толстого", - кто же не почувствует, что это совершенно невозможно! И вовсе не потому невозможно, чтобы не соответствовал жанр и метод писания, а потому, что уровень творческой серьёзности не тот... А для неё, для этой серьёзности, только и есть одно мерило - преданность правде, не исключающей вымысла, конечно, но и не допускающей любования литературными красотами с сомнительно небесным привкусом. Еще по поводу "печки". Бунин и Алданов, к глубокому моему удивлению, постоянно говорят, едва только зайдёт о таких вещах речь: величайшая книга в мире - "Война и мир"! Что это значит, величайшая книга в мире, - и если даже принять такое понятие, можно ли считать книгой, в которой отражено величайшее творческое усилие человеческого духа, "Войну и мир"? Едва ли. Но, конечно, Толстой - писатель единственный, именно в плоскости "серьёзности" и "антижульничества", - хоть иногда, кажется, всё на свете отдал бы, чтобы уберечь от его бутылочки с серной кислотой поэзию мира, всю чуть-чуть лживую прелесть мира, Вагнера, Наполеона, многое другое! Шекспир не в счёт, с ним у него простое недоразумение. * * * |
|
|