"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

существование так устроено и к тому сведено, чтобы цель и смысл ни в чём не
были видны. Нужна, действительно, исключительная сила нравственного или,
может быть, религиозного чувства, чтобы где-либо их усмотреть и, раз
усмотрев, не потерять глазами тут же, в ту же минуту. Толстой ненавидел
Наполеона. "Обожествление злодея ужасно", - записал он в Париже. Миллионы и
миллионы людей восхищаются Наполеоном и до сих пор бескорыстно восторгаются
им потому, что процесс его деятельности заслоняет от них то, к чему она
направлена. Лишь торжество морального чувства над эстетическим может вызвать
иное отношение к "злодею" - или если не торжество, то слияние обоих мерил.
Встречаются люди, менее всего кровожадные, воспитанные в самых либеральных
традициях, миролюбивые, тихие и всё-таки не способные вовсе без волнения
вспомнить Аустерлиц, Ватерлоо, Св. Елену. Они не в состоянии противиться
эстетическому обаянию легенды и взглянуть на неё иначе, чем эстетически.
Иных простачков это возмущает, порой доходит до нравоучений, разъяснений,
проповедей! Но ничего тут объяснить и внушить нельзя, если от природы не
дано человеку безотчетно спрашивать себя - зачем? с какой целью? А дано это
на тысячу одному, да и то едва ли. Зрелище траты сил увлекает. Но блестяще
сыгранная роль в нелепой, бессмысленной пьесе и сама должна быть тронута
мелочностью: Толстой почувствовал это не только в Наполеоне, к которому был,
кажется, лично недоброжелателен, по таинственным причудам своей души, - он
чувствовал это всегда, везде. Для него не существовала роль вне пьесы. Мы же
каждый день, решаем, будто нет на свете ничего, кроме игры, - и будто
поэтому всякая "точка зрения" условна и произвольна. Наполеон - великий
человек.
Кто прав, кто ошибается - никто не знает. Огромное большинство людей
ведёт себя так и так воспринимает жизнь, что должно бы по справедливости
признать бессмысленность мира. Часто это люди верующие или "с принципами".
Но и у этой веры, и у этих принципов вместо фундамента - поплавок, который в
первую же бурю может опрокинуться.
Иногда это люди гениальные, необыкновенные. "Шу" скорей стесняет
творчество, чем помогает ему. Исключения - наперечёт. Кстати, можно
вспомнить Гамлета, который после прохода войск Фортинбраса говорит: "Велик
тот, кто без великой цели не восстает... Со стыдом гляжу, 20 000 войска идёт
на смерть. За что? За клок земли, где даже нет и места прижаться всем".

Комментарии
(Современные записки, 1939, №69, с.265-271)

* * *

У литературы есть странное, с виду как будто взбалмошно-женское
свойство: от неё мало чего удается добиться тому, кто слишком ей предан. В
лучшем случае получается Брюсов, пишущий с удовольствием и важностью,
поощряемый общим уважением к его "культурному делу", переходящий от успеха к
успеху - и внезапно проваливающийся в небытие... У Блока - в каждой строчке
отвращение к литературе, а останется он в ней надолго.
Некоторые наблюдения опасны в качестве рецепта. Мысль о "патенте на
благородство", связанном с отвращением к литературе, может, конечно, вызвать
скверную игру в усталость или в ироническое всепонимание, со вздохами на
позднее-римский лад. "Ah, tout est bu, tout est mange, plus rien a dire". Не