"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу авторасуществование так устроено и к тому сведено, чтобы цель и смысл ни в чём не
были видны. Нужна, действительно, исключительная сила нравственного или, может быть, религиозного чувства, чтобы где-либо их усмотреть и, раз усмотрев, не потерять глазами тут же, в ту же минуту. Толстой ненавидел Наполеона. "Обожествление злодея ужасно", - записал он в Париже. Миллионы и миллионы людей восхищаются Наполеоном и до сих пор бескорыстно восторгаются им потому, что процесс его деятельности заслоняет от них то, к чему она направлена. Лишь торжество морального чувства над эстетическим может вызвать иное отношение к "злодею" - или если не торжество, то слияние обоих мерил. Встречаются люди, менее всего кровожадные, воспитанные в самых либеральных традициях, миролюбивые, тихие и всё-таки не способные вовсе без волнения вспомнить Аустерлиц, Ватерлоо, Св. Елену. Они не в состоянии противиться эстетическому обаянию легенды и взглянуть на неё иначе, чем эстетически. Иных простачков это возмущает, порой доходит до нравоучений, разъяснений, проповедей! Но ничего тут объяснить и внушить нельзя, если от природы не дано человеку безотчетно спрашивать себя - зачем? с какой целью? А дано это на тысячу одному, да и то едва ли. Зрелище траты сил увлекает. Но блестяще сыгранная роль в нелепой, бессмысленной пьесе и сама должна быть тронута мелочностью: Толстой почувствовал это не только в Наполеоне, к которому был, кажется, лично недоброжелателен, по таинственным причудам своей души, - он чувствовал это всегда, везде. Для него не существовала роль вне пьесы. Мы же каждый день, решаем, будто нет на свете ничего, кроме игры, - и будто поэтому всякая "точка зрения" условна и произвольна. Наполеон - великий человек. Кто прав, кто ошибается - никто не знает. Огромное большинство людей признать бессмысленность мира. Часто это люди верующие или "с принципами". Но и у этой веры, и у этих принципов вместо фундамента - поплавок, который в первую же бурю может опрокинуться. Иногда это люди гениальные, необыкновенные. "Шу" скорей стесняет творчество, чем помогает ему. Исключения - наперечёт. Кстати, можно вспомнить Гамлета, который после прохода войск Фортинбраса говорит: "Велик тот, кто без великой цели не восстает... Со стыдом гляжу, 20 000 войска идёт на смерть. За что? За клок земли, где даже нет и места прижаться всем". Комментарии (Современные записки, 1939, №69, с.265-271) * * * У литературы есть странное, с виду как будто взбалмошно-женское свойство: от неё мало чего удается добиться тому, кто слишком ей предан. В лучшем случае получается Брюсов, пишущий с удовольствием и важностью, поощряемый общим уважением к его "культурному делу", переходящий от успеха к успеху - и внезапно проваливающийся в небытие... У Блока - в каждой строчке отвращение к литературе, а останется он в ней надолго. Некоторые наблюдения опасны в качестве рецепта. Мысль о "патенте на благородство", связанном с отвращением к литературе, может, конечно, вызвать скверную игру в усталость или в ироническое всепонимание, со вздохами на позднее-римский лад. "Ah, tout est bu, tout est mange, plus rien a dire". Не |
|
|