"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора Некоторые задачи решаются только практически, и только практически они
перестают быть "проклятыми". У Томаса Манна можно прочесть о разуме замечательные слова, внушенные ему вовсе не какими-либо особыми прозрениями, а только сознанием ответственности. По его утверждению, в теперешнем "одичании" Европы виноваты прежде всего мыслители, все свои силы направившие на ниспровержение рассудка. Неважно, правильны ли их доводы. Может быть, и правильны. Но с изъятием стержня разваливается весь образ человека, и ни сердце, ни совесть не знают больше, что им делать. Строки, имеющие непосредственное отношение к вопросу, как писать стихи. * * * Наблюдение. На приманку "левизны" ловятся люди особого склада, преимущественно богемно-байронического, с неутомимой жаждой протеста и вызова. Но девяносто процентов читателей можно поймать иначе, - и у многих пишущих настолько обострена интуитивная хитрость, что они безошибочно этим пользуются. Я - в данном случае, я воображаемый, - пишу, например, статью или рассказ. Если я отнесусь и к сочинению, и к изложению с максимумом добросовестности, на которую я способен, если я скажу только то, что действительно хотел сказать, и притом как можно отчетливее и яснее, если я додумаю все намёки и сглажу все провалы, - словом, если я напишу лучшее, что могу написать, - ничего, кроме вежливого и холодного одобрения, в ответ я не услышу. "Очень интересно", но в интонации добавление: скучновато. Может быть, я бездарен. Допускаю, соглашаюсь. Но, значит, я должен быть мне заторопиться, смошенничать, поставить какое-нибудь идиотское многоточие там, где полагалось бы быть обыкновенному окончанию фразы, пустить неизвестно зачем какую-нибудь цитату с сомнительным резонансом, усмехнуться, вздохнуть, будто от избытка эмоция и от бессилья человеческого языка, - словом, дать образец недостойной, распутной, грязной, сентиментальной, гениальничающей прозы, - как со всех сторон послышатся ахи и охи, вроде как Белинский после "Бедных людей" тряс за плечи Достоевского: - Да знаете ли вы, что вы написали? К сожалению, знаю. * * * У Алданова есть в "Началах и концах" определение: "человек с шу", "человек без шу". "Шу" - китайское, непереводимое понятие, означающее дар серьезности, серьезного отношения к жизни. У кого его нет, тот не станет взрослым никогда, и, случается, сам это понимает. Правдоподобная и меткая гипотеза. Невольно начинаешь перебирать в памяти всех, кого знаешь, или других, знакомых только по книгам: кто с шу, кто без? Наверно, есть "шу" только у Толстого, больше же всех под сомнением - Гоголь. А Пушкин? А Достоевский? А Лермонтов? По-видимому, прирожденная "серьезность", "взрослость" есть не что иное, как прирождённая уверенность, что в жизни или в мире существует цель и смысл. Нет ничего реже, чем истинное убеждение в этом, - и все наше |
|
|