"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

Некоторые задачи решаются только практически, и только практически они
перестают быть "проклятыми". У Томаса Манна можно прочесть о разуме
замечательные слова, внушенные ему вовсе не какими-либо особыми прозрениями,
а только сознанием ответственности. По его утверждению, в теперешнем
"одичании" Европы виноваты прежде всего мыслители, все свои силы направившие
на ниспровержение рассудка. Неважно, правильны ли их доводы. Может быть, и
правильны. Но с изъятием стержня разваливается весь образ человека, и ни
сердце, ни совесть не знают больше, что им делать.
Строки, имеющие непосредственное отношение к вопросу, как писать стихи.

* * *

Наблюдение.
На приманку "левизны" ловятся люди особого склада, преимущественно
богемно-байронического, с неутомимой жаждой протеста и вызова. Но девяносто
процентов читателей можно поймать иначе, - и у многих пишущих настолько
обострена интуитивная хитрость, что они безошибочно этим пользуются.
Я - в данном случае, я воображаемый, - пишу, например, статью или
рассказ. Если я отнесусь и к сочинению, и к изложению с максимумом
добросовестности, на которую я способен, если я скажу только то, что
действительно хотел сказать, и притом как можно отчетливее и яснее, если я
додумаю все намёки и сглажу все провалы, - словом, если я напишу лучшее, что
могу написать, - ничего, кроме вежливого и холодного одобрения, в ответ я не
услышу. "Очень интересно", но в интонации добавление: скучновато.
Может быть, я бездарен. Допускаю, соглашаюсь. Но, значит, я должен быть
вдвойне бездарен, вдвойне пуст и скучен, когда пишу кое-как! Однако стоит
мне заторопиться, смошенничать, поставить какое-нибудь идиотское многоточие
там, где полагалось бы быть обыкновенному окончанию фразы, пустить
неизвестно зачем какую-нибудь цитату с сомнительным резонансом, усмехнуться,
вздохнуть, будто от избытка эмоция и от бессилья человеческого языка, -
словом, дать образец недостойной, распутной, грязной, сентиментальной,
гениальничающей прозы, - как со всех сторон послышатся ахи и охи, вроде как
Белинский после "Бедных людей" тряс за плечи Достоевского:
- Да знаете ли вы, что вы написали?
К сожалению, знаю.


* * *

У Алданова есть в "Началах и концах" определение: "человек с шу",
"человек без шу". "Шу" - китайское, непереводимое понятие, означающее дар
серьезности, серьезного отношения к жизни. У кого его нет, тот не станет
взрослым никогда, и, случается, сам это понимает.
Правдоподобная и меткая гипотеза. Невольно начинаешь перебирать в
памяти всех, кого знаешь, или других, знакомых только по книгам: кто с шу,
кто без? Наверно, есть "шу" только у Толстого, больше же всех под
сомнением - Гоголь. А Пушкин? А Достоевский? А Лермонтов?
По-видимому, прирожденная "серьезность", "взрослость" есть не что иное,
как прирождённая уверенность, что в жизни или в мире существует цель и
смысл. Нет ничего реже, чем истинное убеждение в этом, - и все наше