"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

Поэзия и разум. Каждое новое прочитанное стихотворение наводит на мысль
об их связи - или взаимном отталкивании. Едва ли не самый важный для
современной поэзии вопрос. В сущности, только для нашей, русской поэзии, -
так как на Западе он уже решён, ясней всего это во Франции, где сдача
разумом позиций особенно знаменательна: никогда он не был так силён. Во
Франции поэзия - это сон, "le reve", без выхода и надежд. Разум отвергается
не только как вдохновитель, но и как союзник. Он - худший враг. Поэтично то,
что иллогично - как будто эти самые трезвые, самые умные в мире люди
пресыщены логикой настолько, что готовы терпеть её только в банковских
отчетах или министерских декларациях. Круг пройден, Поль Валерии ещё
упирается, но сдаётся... Вернее, - уже сдался, так как доказывает своей
судьбой как раз обратное тому, что хотел бы доказать творчеством.
На первых порах - радость: мир снова беспределен, и даже краски его
свежи и чисты, как давно не были! Будто прошёл дождь. Но что дальше? - и как
"горько будет пробуждение", когда страусу придется все-таки вытащить голову
из-под крыла и очнуться. Или расчет на то, что можно и не очнуться? Так, до
конца, "розы на бездной", розы, розы, - а потом уже настоящая бездна, где
ничего и не понадобится?
Конечно, поза соблазнительна, не говоря уже о том, что в ней есть
соблазн художественной левизны: постоянная приманка для малодушия. У нас на
нее тянуло Поплавского, в котором было и малодушие, и ничтожество, и
полугениальность, и редкостное чутьё к тому, чего требует время. Поплавский
вечно тревожился, как бы ему не отстать от Поля Элюара, <но это была> дрожь
не только за пребывание на уровне эпохи, но и за свою репутацию. Он сам это
знал и в этом иногда признавался, с нахлынивавшей на него правдивостью тут
же объясняя, что все это humanum est, - да и действительно, как же это не
humanum! Но неужели круг и для нас замкнут? И остается и для нас только сон,
"мечта", как средство спасти поэзию? Опыт Франции тревожен потому, что
смутно мы чувствуем: уж это-то, наверно, их область, и если они запутались,
то и нам не выбраться! Но попробуем. Пока ещё можно - не будем отрекаться.
Не для будущего, которого не изменишь, а для настоящего, в котором мы живём.
"Товарищ, дай мне руку".
Отношение философии и науки к разуму не имеет в этом плане никакого
значения (да к тому же они оказались бы скорей "за"). Дело в личном ощущении
и в личной проверке его. И уже, конечно, не о том речь, чтобы возвращаться к
Буало, отвергнув всё, что было найдено, уловлено, открыто, - по Фету:
"учуяно" - позже, всю звенящую и неясную "сладостность" поэзии, как будто
откуда-то и куда-то мчащейся. "Polissez le toujuours le repolissez": нет -
всё-таки требовать нужно больше. Логическая связность текста тоже не
существенна, так как разрыв с разумом возможен и при ней, а верность ему
возможно и без неё. Но в замысле налаживать хоть самую отдалённую
тождественность творчества и дела, держать наготове "откидной мостик,
ведущий к жизни", ограничивать поэтическое своеволие, верить в единство
всего, что как-либо нас касается, на самых верхах и в самых низах, не
замыкать в безнадежности своего миража, не отказываться от того, чтобы
отягчить поэзию, надолго отбив у неё охоту к никчемным полётам, ради полёта
истинного, не превращать её в какую-то прелестную Монну Лизу, с лукавой
"потерянной" улыбкой, в ответ на которую хочется повторить: над кем
смеётесь? над собой! - вот что ещё могло бы составить подобие программы...
Франция, кстати, имеет право на отдых, а нам нежиться рановато.