"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

ржавчина: мы заподазриваем все, и, конечно, не всегда напрасно. Кроме того,
российская история приучила к недовольству, и оно вошло в "плоть и кровь".
Нас возмущает не только угодничество перед властью, но и отсутствие
предвзято-протестующего начала в отношениях личности к обществу. Признаемся:
нас раздражает "товарищество". А какая, должно быть, отрада, какое
облегчение: поварить, довариться, протянуть руку; примириться, сказать
"давайте жить вместе", прекратить поиски тайных мыслей у других... Не знаю,
есть ли это в России. Но можем быть, есть - и хорошо, если было бы.
Затем, о огрубении и опрощении, особенно ясном в литературе. Какой-то
немец написал им недавно: "ваша литература отстала от европейской на
пятьдесят лет" - и по своему был бесспорно прав. Но одна ли только прямая,
"столбовая" дорога у людей? Не правильнее ли предположить, что существуют
рядом тропинки, никуда не приводящие, и что заблудившиеся в них и
возвращающиеся назад, хотя бы и на "пятьдесят лет", могут оказаться все-таки
впереди тех, которые безмятежно продолжают идти к тупику? Все дело в этом.
Не политически, но морально: реакция ли та потеря тонкости и сложности,
которая произошла в духовном мире России, - или исцеление? Можно ли жить,
т.е. вынести жизнь и идею развития, сохраняя в душе все то, что знает
(слышит, как обертона) культурный, "на уровне века" теперешний европейский
человек? Не требует ли природа и история какой-то жертвы, - как не раз уже
бывало? Или никаких тупиков нет, и надо продолжать, все продолжать, только
продолжать, - как молотом в стену, пока в трещину, с противоположной
стороны, не блеснет свет?
Наконец, последнее, самое важное. Сталин об этом, вероятно, не думает,
не думал и Ленин... хотя, сидя в Кремле, ну, когда-нибудь ночью, после
докладов и совещаний, чувствуя все-таки ответственность за все, что было
сделано, и что будет сделано, неужели мог он ни разу не побеспокоиться, ну,
ни на одну минуту, ни на одну секунду об этом? Неужели ни разу не спросил он
себя; а что же дальше? Отлично, водворится коммунизм, бесклассовое общество,
придет полное разрешение социальных проблем. А дальше? В планетарном, так
сказать, масштабе? Что будет с человеком, что будет с миром? А если Бог все
таки есть? А если страдание неустранимо, и не стоило, говоря попросту,
огород городить? И как говорил Толстой, "после глупой жизни придет глупая
смерть", тоже в планетарном масштабе. Была пятилетка. Но есть ли
тысячелетка? В смутных, смутнейших чертах существует ли истинный "план",
возможен ли он, - или игра ведется вслепую?
Пишу и ловлю себя на мысли: в сущности, какое мне дело? "Смерть и время
царят на земле". Умру, ничего не буду знать, значить - все равно, пей,
голубчик, и веселись, пока можно. Но нет, мне не все равно, не буду же я сам
себя обманывать. Вероятно, правда: жизнь одна везде.


Комментарии
(Современные записки, 1935, №58, с.319-327)

* * *

По поводу ходкого сейчас - и глупого - слова "разложение".
Такой-то разлагает то-то. Этот разлагает это. Один подрывает любовь к
родине и патриотизм. Другой непочтителен к классикам - и так далее...