"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора"Да, да, конечно" - и переменил разговор, будто не желая разглядывать пятен
на солнце. Нас во многом упрекнет будущее. Но кое-что мы все-таки нашли такое, от чего не откажемся никогда, как никогда никто нас не убедит, что не были мы правы: сознание тщеты и суетности всего, что не окончательно неустранимо в литературе, желание покончить раз навсегда со всеми маленькими "красотами", который заслоняют главную, единственную красоту, недоверие к образной яркости, к образам вообще. "Я лютеран люблю богослуженье". Говорят, лютеранство убило религию, может быть, это убивает литературу, ограничивает её область, во всяком случае, - и чем дальше вдумываешься, тем круг все теснее. Но все-таки "я лютеран люблю богослуженье", чистую, позднюю, трагическую простоту его. ***(XI). Как можно не видеть, что христианство уходит из мира! Доказательств нет. Но видь не все же надо доказывать. Достаточно вглядеться повнимательнее: позднее утро сейчас, солнце взошло уже высоко, - и все слишком ясно для общих восторгов, испугов и надежд. "Тайна" осталась на самых низах культуры иногда на самых верхах, но в воздухе ее нет, и нельзя уже миру ее навязать... Будет трезвый, грустный и умный день. Мережковский кричит: "Кем же надо быть, чтобы оставить Его в эти дни!". Увы, увы, это лишь полемический прием, один из тех, без которых в таких делах лучше было бы обойтись. Ответ несомненен: кем надо быть? - подлецом. Возражающий посрамлен - и умолкает. Но дело вовсе не в оставлении "Его", не ужаснуться грядущей пустоте в душах, бессмысленно все-таки ее отрицать... И честнее, мужественнее подумать: чем же эту пустоту заполнить? "Что делать нам и как помочь?". Мережковский брезгливо упирается, опасливо прячет голову в подушку, как ни в чем не бывало сочиняет новые догматы: старых ему, очевидно, мало... От уверенности, что обладает истиной, он-то, может быть, и предает ее: в темных углах, по забытым душевным убежищам еще прячется она, отступая, бросая все за собой, и не до догматов ей! Страшно сейчас христианину в мире, страшнее чем было на арене со львами, - тогда все рвалось вперед, а сейчас впереди ничего. "Осанна сыну Давидову": последние пальмы, последние слабеющие руки тянутся вслед Ему, и уж какие тут догматические увещания и споры, будто на вселенских соборах, если исчезает дух, тема, образ. "Мы свой, мы новый мир построим". Лично - отказываюсь (не о себе; "я" предполагаемое). Остаюсь на той стороне. Но не могу не сознавать, что остаюсь в пустоте, и тем другим ни в чем не хочу мешать. Хочу только помочь... Удивительно, что Мережковский не захотел понять "потустороннего" риска христианства, и пристыдив воображаемого собеседника-подлеца насчет "оставления Его", не заметил, что даже и в религиозном плане, с допущением проникновения во всякую мистику и метафизику, ставка христианства может быть проиграна. Ибо в конечном счете "подлец" говорит: "Не люди, - Бог против Него; не может быть, чтобы сотворившей мир хотел испепелить его, не может быть, что этот вызов всему всемирному здоровью или благоразумию был в согласии с всемирной жизненной волей...". И так далее. И тут же страшные евангельские цитаты: блаженны нищие, - отчего именно нищие? |
|
|