"Георгий Адамович. Дополнения к "Комментариям"" - читать интересную книгу автора

им не втирали очки и не старались их уверить, что плохое - хорошо,
бездарное - талантливо. Но пользы и приятности каждому в отдельности из них
достается мало. Им в сущности почти безразлично, что говорить критика.
И вот, возникает вопрос: что же, нужно говорить правду, думая о
пятидесяти тысячах мелких мимолетных удовольствий, которые на
противоположной стороне складываются в тяжелый удар, настолько иногда
тяжелый, что читатели о длительной его "горестности" и понятия не имеют; или
не говорить, не договаривать правды, ценой пятидесяти тысяч обманчиков,
раздраженьиц и недоуменьиц покупая одно удовлетворение - пусть даже одно
спокойствие. Кто решить? Рокфеллер до сих пор думает что лучше: раздать по
доллару полмиллиону человек или осчастливить одного только человека, но зато
осчастливить вполне. И Пушкин сказал, - отвечая на вопрос, зачем хвалит он
Дельвига, кажется: "литература исчезнет, дружба останется".
В плоскости литературной, вопроса нет: надо говорить правду. Но в
литературу врывается жизнь со своими убедительными, страстными и серьезными
доводами, - и, пожалуй, жизнь одерживает верх.
Все-таки надо было бы когда-нибудь - для литературы - написать статью,
начав ее приблизительно так: "ну, поговорим откровенно... такой-то,
такой-то, такой-то". Кстати, выяснилось бы, пожалуй, что много есть у нас и
действительно хорошего, не различимого теперь в устоявшемся, однотонном
тумане устоявшихся, однотонных похвал.

* * *

Попытка доказательства бессмертия души. Человек сидит, смотрит в
потолок, бездельничает, думает. Вот я пишу сейчас эти слова. Кто-то их будет
потом читать. Если в миллиарды миллиардов веков мое сознание обречено жить
только срок человеческой жизни - т. е. мгновение - то какое же вероятие, что
вот сейчас, как раз сейчас, настал черед этой неизмеримо-малой доли
неизмеримо огромного времени, - как будто угадана цифра из бесконечного ряда
их? Для меня, это пишущего, для вас, это читающего. Не естественно ли
предположить, что если я себя сознаю сейчас, то я не мог не быть всегда
прежде и не могу не быть всегда впоследствии, ибо - еще раз, - как же
допустить, что в промежутке между вечностью за мной и вечностью передо мной
именно сейчас длится-мелькает мгновение моего существования? Не cogito ergo
sum, a ergo был и буду всегда. Нельзя найти песчинку в Сахаре, не перебрав
всего её песка. Это иногда поражает, как ясновидение.

* * *

"Обратите внимание, евреи в оркестрах всегда играют на скрипке или на
виолончели... Что им тромбоны, например? Им надо, чтобы скрипка пела,
изнывала, изнемогала, им выплакаться хочется".
Эти слова я слышал от одного знаменитого музыканта, редко-умного
человека. Потом, вспомнив по какому-то поводу о рожке пастуха над умирающим
Тристаном, он искренно и просто сказал:
-Нет, я теперь слушать это больше не могу.
Его вкус, его взгляды были мне давно известны. Они не могли меня
удивить. Но удивило их спокойно-стойкое, какое-то "непоколебимое", не
подлежащее пересмотру подтверждение. Помимо музыки, - о которой кто же