"Георгий Адамович. Литературные беседы кн.1 ("Звено": 1923-1926)" - читать интересную книгу автора

девятнадцатого века - как и в предыдущие века, - Франция шла явной
победительницей.
Но Германия как бы спохватилась, как бы захотела увеличить значение и
вес своей военной победы: и она выпустила на арену мира Вагнера и Ницше.
Надо ли напоминать о результатах? Ни о каком и ни о чьем сопротивлении не
могло быть и речи: все было смято, опрокинуто и раздавлено. Самый
вагнеро-ницшевский разрыв на долги определил уклон мирового искусства и его
верного барометра, искусства французского.
Первые десятилетия торжествовал Вагнер успех нельзя даже считать
успехом узко-художественным. Есть французская книга о Вагнере, принадлежащая
поэту Катюллю Мандесу, полу-парнасцу, полу-символисту. Не обладая крупной
индивидуальностью
Мандес тем вернее отразил общее отношение к Вагнеру. Вагнер заполнил
все души, заменил весь мир и все искусство. Он казался явлением единственным
и ни с чем не сравнимым. Мы теперь лишь смутно можем представить себе это. В
Байрейт ездили с восторгов страхом и трепетом, как крестоносцы шли в
Иерусалим. Все, что предчувствовало французское искусство конца века и что
оно не в силах было выполнить, вдруг было показано ему с сокрушающей силой.
Но позднейшие поколения взбунтовались. Имя Вагнера потеряло для них
свое значение. Его искусство было разложено и "искусственность" его
обнаружена. Вагнер стал по преимуществу достоянием "широких кругов".
Тогда пришло время его обличителя. Ницше никогда не имел столь
открытого влияния на художественную и умственную жизнь Франции, как и
Вагнер. Но мне кажется, что сейчас передовые французские деятели искусства
не вполне отдают себе отчет, насколько ими руководит Ницше, насколько они
повторяют его в своих очередных догадках открытиях, насколько вообще давит
его тень. Они вышивают по его канве чрезвычайно тонко и умело, узоры
придумывают свои и иногда вполне неожиданные, но существа дела это не
меняет. Ницше, наконец, нашел свою среду, достойный круг
художников-учеников, которые, наконец, его не компрометируют, как
компрометировали наши соотечественники, российские его последователи.
Я представляю себе, что Ницше со снисходительно-довольной улыбкой
перелистал бы "Nouvelle revue francaise" и, вероятно, одобрил бы один из
новых французских романов, признающихся остросовременными, - например, "Le
Paradise а l"ombre de l"epee" Монтерлана. Только заглавие заставило бы его
поморщиться.
Так продолжает жить то, что не было мертвым от рождения.

2.

Все чаще приходится читать и слышать мнение, что Франция переживает
сейчас необыкновенный литературный расцвет. Это утверждают многие французы и
некоторые русские. Роман, казалось бы до конца использованный
предшествовавшими поколениями, вновь оживлен, одухотворен и развит. Поэзия,
отбросившая все романтические ошибки и заблуждения, снова идет к величию и
ясности. Притом дух этой литературы здоров, молод и бодр. Она не слепа ко
всему, что есть в мире темного, но она и не ужасается. Она спокойна. Ни
иронии, ни меланхолии. Образ Моцарта витает над ней.
Это часто приходится слышать, и при чтении новых французских авторов
это часто вспоминается.