"Георгий Адамович. Литературные беседы кн.1 ("Звено": 1923-1926)" - читать интересную книгу автора

в подтверждение своего мнения, ссылались на отзыв Толстого. Как все знают,
Толстой был крайне суров в оценке новейшей беллетристики: два-три его
снисходительно-ласковых слова о Куприне были поэтому сильнейшей поддержкой.
Но мало-помалу внимание к Куприну ослабевало. Его не перестали читать,
но о нем перестали говорить. Все, что последовало за "Поединком", убедило
даже самых горячих поклонников Куприна, что художественные средства его
ограничены, вкус не безупречен и кругозор не широк. Критики же более
требовательные поняли после выхода "Суламифи", что это одна из тех вещей,
которые "не прощаются и не забываются". Их мнение о Куприне было
окончательно составлено.
Недавно их мог бы удивить Анри де Ренье о "Яме": изящнейший академик,
столь любимый русскими эстетико-литературными кругами, назвал повесть
Куприна произведением полным свежести и мощи. Нетрудно понять происхождение
отзыва де Ренье. Едва ли не главную роль сыграла в нем привычка видеть во
всем русском нечто прежде всего "черноземное" и брызжущее вдохновением.
Отзыв Ренье может вызвать желание вновь перечесть Куприна. Но он не
заставит переменить о нем мнение.
Впечатление от чтения Куприна, после долгого перерыва, довольно
тусклое. У него есть одно чрезвычайно ценное свойство - простота. Поэтому
его надо сразу и безоговорочно предпочесть целому ряду писателей, которые
"словечка в простоте не скажут".
Но простота есть ведь, скорей, отсутствие недостатка, чем наличье
достоинства. Достоинств же у Куприна не много, и искусство его очень бедно
средствами.
Перечтите "Гранатовый браслет". Эта повесть может вызвать слезы. Но
надо уметь отличать волнение художественное от того чувства, которое может
возбудить в человеке сообщение о каком-либо печальном и необыкновенном
событии. Тема "Гранатового браслета" - огромная, неутолимая любовь, ведущая
к смерти. В какие рамки ни была бы она вставлена, кем бы ни была развита,
всегда она трогает человека. Разве "Дама с камелиями" не обошла весь мир? И
разве не права какая-нибудь актриса, в Вятке или в Калуге, сотый раз выбирая
ее для бенефиса: успех и слезы обеспечены.
Очень отдаленно повесть Куприна напоминает "Викторию" Гамсуна, но в ней
нет и следа ее неврастенической прелести.
В "Виктории" удивителен диалог: то неудержимо-захлебывающийся, то сухой
и прерывистый, всегда неожиданный. Казалось бы, Куприн, воспитанный в
традициях старой натуралистической школы, должен бы уметь передавать тон и
звук настоящей живой речи. Это ведь, в конце концов, дело писательской
техники. Но в первом же разговоре двух сестер в "Гранатовом браслете"
чувствуется подделка. Не совсем так говорят живые люди.
Есть писатели, не гоняющиеся за точностью в отражении жизни. К ним
другое отношение, другие требования. Но Куприн не из их числа. У Куприна
есть привычка, вернее манера, привившаяся писателям второй половины прошлого
века и идущая, кажется, от Флобера: старание при помощи одной какой-либо
подробности, возможно зорче подмеченной, наиболее существенной, но наименее
броской, дать картину образ или характеристику. Этот прием может быть
применен в передаче живой речи, как и в пейзаже. Он очень плодотворен у
настоящего мастера, но легко вырождается в простую и назойливую манерность
при малейшем срыве. "Мадам Бовари" дает достаточно примеров и того, и
другого. Позднейшие вещи Флобера, - в особенности "L'Education