"Георгий Адамович. Литературные беседы кн.1 ("Звено": 1923-1926)" - читать интересную книгу автора Нет чувства более "декадентского", чем ирония. Но в наше время культом
ее увлечены многие проницательные люди. Это говорит лишь о том, что без нее добрая половина современной литературы была бы совершенно невыносима. Ирония - перец в нашей литературной кухне. В иронии есть упорство человека, не признающегося, что он ничего не хочет и ничего не ждет. Поэт иронизирует над "крушением своих идеалов" и улыбается, жалко и растерянно. Это начало конца и гибели. У всех еще в памяти насмешливо-мертвенное "Седое утро" Блока. Настоящее искусство не иронично. Оно сердечно и сдержанно. Если теперь приятным кажется яд иронии, то лишь потому, что боишься в отсутствии ее почувствовать простую ограниченность ума, не видящего и не понимающего всей "мировой чепухи": политики, войн, революций, вечного одиночества человека. Но мужественный художник, не одержимый плебейским вкусом к издевке, взглянул бы на все это без улыбки. 5. Есть французский поэт, которого хочется вспомнить, говоря это. Его образ - один из чистейших. Это Альфред де Виньи. Его мало знают и мало любят. В традиционном представлении он заслонен Гюго, а в воспоминаниях поэтов - кометой-Бодлером. Он остался благородной, но второстепенной фигурой. В судьбе его не все справедливо. Бесспорно, в нем не было силы, одушевляющей творчество других только что названных поэтов. Но по сравнению в XIX веке. После горечи их все пресно. Бодлер кажется риторикой, а Гюго пошлостью. Виньи - скупой, сухой и холодный художник. Его чувства подчинены расчету. Его ум не обманут - никаких иллюзий, ни тени надежды. Все погибнет и ничего не воскреснет. Но в стихах его нет ни усмешки, ни крика, ни слез. Это будто каменистые отроги Альп, над которыми тянется пустое небо. Перед памятью Виньи виновата Россия: Пушкин обмолвился о нем несколькими презрительными и пустыми словами. 6 Русский футуризм так наивен в своей идеологии, что с его проповедниками трудно спорить. Напрасно утешаются некоторые апологеты его тем, что в этой наивности - залог силы. Пусть перечтут они первые главы "Бесов", где описывается приезд генеральши Ставрогиной и Верховенского в Петербург и встречи их с нигилистической молодежью 60-х годов. Это до смешного похоже на то, что и до сих пор еще происходит в Москве между испуганным Брюсовым и футуристами. Оставим бутафорию: ругань, скандалы, печатанье на обоях. Это делается для "большой публики". Оставим пристрастие к машинам, аэропланам и трамваям. Это дело вкуса. Но проповедь свободного стиха, до сих пор еще подносимая как откровение, увлечение игрой созвучий и связыванье каких-то надежд с этим ребячеством, безудержное развитие метафоры, ведущее к гибели самого образа, - все это рассчитано на Кострому или Калугу. |
|
|