"Георгий Адамович. Литературные беседы кн.1 ("Звено": 1923-1926)" - читать интересную книгу автора

По-видимому, только предчувствием ясных, мощных и стройных линий
будущего, как утренними косыми лучами, должно быть озарено, что делает поэт
сейчас.

2.

Есть две истории литературы. Одна, излагаемая в письменных курсах,
иногда глубоких и блестящих, учит, что наиболее значительными созданиями
Пушкина являются "Онегин" и "Борис Годунов", а из произведений Лермонтова
надо выделить "Демона", что замысел "Домика в Коломне" трагичен, а не
комичен, что Некрасов был поэтом русского крестьянства, и прочее, и прочее.
Другая передается устно и нигде не изложена: она знает, что Пушкин - и
не один только он - "держится" не на чистоте образа Татьяны и не на идее
Полтавы, а на нескольких десятках строчек, как бы околдовавших нашу память.
Я подчеркиваю и повторяю: на нескольких десятках строчек. Все остальное есть
только окружение их, подготовка к ним или отзвук.
Это не умаляет общего значения крупных созданий. Они величественны и
прекрасны, но печать "тайны" лежит не на них.
Некрасов был подлинно великим поэтом, но если вычеркнуть из его поэм
эти как бы золотом вышитые строки, эти издалека подготовляющиеся вскрики:

Волга. Волга, весной многоводной
Ты не так заливаешь поля...

что бы осталось от него, кроме сентиментальности и дурного стиля?
Надо думать, что лишь все растущим сознанием этого, а не упадком
творческой силы, объясняется то, что теперь поэты пишут много меньше и много
медленнее, чем в былые годы.

3.

Игнорируя эту сторону искусства, печатная история поэзии нигде еще не
отразила соперничества Пушкина и Тютчева - тему, столь частую в беседах
поэтов между собой. Тютчев, не создавший ничего крупного по размерам,
никогда не считался претендентом на наш поэтический престол.
Но я помню восклицание одного русского поэта, случайно, в книжной
лавке, раскрывшего том Тютчева на восьмистишии о Ламартине: "Это ни с чем не
сравнимо!"
В этих словах было все-таки преувеличение. Тютчев напряженнее и
выразительнее Пушкина. Поэтому против его воздействия труднее
сопротивляться, и своеобразие его кажется "ни с чем не сравнимым".
Но не остается ли от пушкинской бедности более долгий и "божественный"
отсвет, и нет ли в ней того чутья художника, которое заставляет его найти
узкую тропу между стилистическим безличьем и скоропортящейся "роскошью
красок".
Об этом очень верно и очень умно писал К. Леонтьев в разборе романов
Льва Толстого.

4.