"Георгий Адамович. Литературные беседы кн.2 ("Звено": 1926-1928)" - читать интересную книгу автора

Георгий Адамович (1892-1972)

Литературные беседы кн.2 ("Звено": 1926-1928)


1926


<БЕРДЯЕВ О К. ЛЕОНТЬЕВЕ. -
СТИХИ Г.ИВАНОВА>

1.

Книга Бердяева о К. Леонтьеве (о которой писал уже в "Звене" Н. М.
Бахтин) в высшей степени "современна", и хотя никакой политической полемики
в ней нет, там, в России, она издана быть не могла. Дух Леонтьева настолько
враждебен всему, происходящему сейчас в России, что контрреволюционность
бердяевской книжки очевидна была бы даже самому невежественному цензору.
Это - эстетическая контрреволюция, не столько классовая ненависть, сколько
классовая брезгливость - по существу, еще более непримиримая, чем ненависть.
Бердяев кончает свою книгу словами, что учителем Леонтьев быть не
может. То же самое говорили о Леонтьеве и другие его исследователи. И это -
неизбежное впечатление от чтения леонтьевских книг. Эпизод в русской мысли,
не более. Отсутствует в этом эпизоде нравственная убедительность. Но блеск,
и резкость, и новизна мысли несравненны, Розанов любил противопоставлять
Леонтьева Ницше решительно отдавая предпочтение первому. Конечно, с этим
согласиться трудно. Нищие поднял на плечи такой груз, у Нищие была такая
культурно-историческая память, которая и не снилась Леонтьеву. Но Розанов
прав в ощущении единственной остроты леонтьевской мысли, проникающей во все
щели и никогда не слабеющей. Если гений всегда бывает слегка туповат, как
многие думают и как многими примерами подтверждается, то конечно, Леонтьев
не гений. Но удивительно все же, что современники проморгали это явление.
Как ни был Леонтьев противоположен всем тогдашним вкусам и направлениям,
все-таки кличкой "реакционер" отделаться от него трудно.
В частности, его литературно-критические статьи, прежде всего "Анализ,
стиль и веяние" - о романах Льва Толстого, - интересны необыкновенно.
Леонтьев выписывает и подчеркивает у Толстого легчайшие, первые признаки
художественного разложения, которые он приписывает не личности писателя, а
влиянию эпохи, - то же он мог бы найти и у Флобера: стремление к
исчерпывающей полноте письма, чрезмерная красочность, кропотливый анализ. Он
сравнивал "Капитанскую дочку" с "Войной и миром" и ставил в пример Толстому
акварельную легкость пушкинского письма. Недавно, во вновь изданном дневнике
Толстого за 1853 год можно было прочесть: "Читал "Капитанскую дочку" и, увы,
должен сознаться, что теперь проза Пушкина стара - не слогом, но манерой
изложения... Повести Пушкина голы как-то". Это как раз то, о чем говорил
Леонтьев. И надо сознаться прав оказался он, а не Толстой. Прошло семьдесят
лет, а "Капитанская дочка" и до сих пор не устарела, и даже именно то
является залогом ее долгов юности, что Толстому казалось признаком увядания.
Кстати, леонтьевские художественные идеи были совсем недавно "открыты" во
Франции - вполне независимо, конечно. Вспомните шум, поднятый по поводу "Le