"Георгий Адамович. Литературные заметки книга 1 (1928-1931)" - читать интересную книгу автора

слава его прибавляется к славе старших братьев. Комиссар Шеринг, благодетель
Родиона, умирает вопреки диагнозу Матвея. Его болезнь случайно оказывается
причиной встречи нескольких действующих лиц, связанных друг с другом, - кто
любовью, кто ревностью, кто ненавистью...
Я намеренно сбивчиво передаю содержи "Братьев". Но не думайте, что в
романе действие развивается постепенно и что Федин связно повествует о жизни
своих героев. В "Братьях" он еще раз применил любимый свой прием: начал с
конца и затем принялся разъяснять, как до этого конца дело дошло. Не было бы
большой беды, если бы только начало и конец оказались переставленными. Но
Федин вообще уничтожает время и движение во времени. Он как бы не чувствует,
что у времени есть направление, беспрестанно забегая то вперед, то назад,
составляет мозаику, где ни одна из частиц, естественно, с другой не
сходится. Вот это-то больше всего и утомляет в его книге, - даже раздражает.
Несомненно, это литературный "прием". Несомненно, этот прием уже изучен и
классифицирован критиками формальной школы. Но что им достигается? Какое он
имеет оправдание, кроме жалкого желания писать иначе, чем обычно писатели до
сих пор? Не только ли тогда перестает литература "вонять", когда в ней
никакого следа приемов не осталось, - как, впрочем, и во всяком искусстве,
всяком творчестве. У Федина повествование ведется скачками. Читая,
удивляешься. Иногда удивляешься одобрительно: как остроумен и смел тот или
другой скачок. Я даже иногда допускаю, - мы благодаря этим скачкам
что-нибудь лишнее узнаем или воспринимаем. Но зато ни на одну секунду - о,
это наверно - мы не в силах забыть, что читаем очень искусный роман
современного молодого писателя, владеющего всеми новейшими секретами своего
дела. Не в силах забыть и поэтому не в силах забыться, читая. Ну, а без
этого все ни к чему. Мне недавно пришлось говорить о Леонове по поводу его
романа "Вор". Леонов пишет грубее, можно сказать - простодушнее, чем Федин.
Но у него на каждой странице есть что-то, Федину недоступное... Как назвать
это "что-то"? Талант? Вдохновение? Чутье? Инстинкт? Называйте как угодно. Но
Леонов знает, куда в повествовании идет, читатель же чувствует, что автор
его за собой ведет. Федин, пожалуй, оттого так и блуждает в своем романе,
что для него самого все в нем темно и брести ему приходится ощупью. Напишет
сцену, придумает диалог и не знает, удачна ли эта сцена, дает ли что-нибудь
диалог или нет. Крайне характерны разговоры в "Братьях". Некоторые их них
хороши и выразительны. Но другие, внешне схожие с первыми, совсем пусты, и в
обрывочности их ничего не заключается. Как будто выстрелы наудачу: то
полные, то холостые, а сам стрелок не знает, когда какой случится, и щелкает
курком всегда одинаково.
На всей книге - налет изысканного психологизма, и под ним -
сантиментальной, голубоглазой мечтательности. Эти черты "геттингенства" в
романе - кажется, наиболее природно-фединские. Есть легкое влияние Толстого
(Смерть Шеринга), есть кое-где и Достоевский, - не дух его, а как бы только
привкус.
Герои "Братьев" беседуют друг с другом кратко и скупо. Но один раз
Федин своей манере изменяет и заставляет их поговорить отчетливо на темы
важные и общие - приблизительно так, как Иван и Алеша Карамазовы, в
трактире, за чаем. Но увы... Оскудел, очевидно, с тех пор человеческий ум.
Помните, о чем и как говорил Иван Карамазов - его доводы, его сомнения.
Послушайте теперь ученого биолога Арсения Арсеньевича Баха:
- Надо пробудить в человеке любознание... Беспокойство, внедрить в