"Георгий Адамович. Литературные заметки Книга 2 (1932-1933)" - читать интересную книгу автора

к внутренней сущности стихов Савинкова. Но скажу сначала два слова о их
наружном облике.
Попадаются стихи неплохие. Но если они не плохи, то почти всегда
подражательны - до откровенных заимствований даже:

Ярмо постыдное уныло я влачу,
И горько жалуюсь, и...

Я невольно продолжил, читая: "и горько слезы лью", но тут же вспомнил:
это не Савинков, это Пушкин.

Как нежны Ниццы очертанья,
И как лазурны берега,
В каком торжественном молчаньи
Горят альпийские снега.

Эта строфа в точности воспроизводит интонацию Тютчева (дело не в Ницце,
разумеется, которая хоть и связана навсегда с лирикой Тютчева, но не
составляет все-таки его неотъемлемой собственности, а в восклицательном
обороте "как", "в каком" - типично тютчевском). Стихи поздние нередко
напоминают З. Гиппиус... Стремление быть самостоя тельным - стремление,
которое у Савинкова, несомненно, было очень сильно, - приводит его большей
частью не к овладению мастерством, а к отказу от мастерства. Савинков
чувствовал, вероятно, что подлинным поэтом ему не стать. "Техника" давила,
угнетала его и заставляла быть внешне похожим то на одного, то на другого
поэта. Он ее откинул и предпочел писать вещицы, предназначенные будто для
мелодекламации: короткие, примитивно-выразительные по смыслу, но без всякой
выразительности самого слова - капризные, приперченные,
обманчиво-оригинальные... З. Гиппиус в предисловии к сборнику спрашивает
себя: "нашел ли Савинков свою манеру?" и тут же отвечает: "во всяком случае
до совершенства не довел". Думается, что З. Гиппиус преувеличивает значение
литературных опытов Савинкова. О каком совершенстве в применении к ним можно
говорить? В этих стихах отчетливее всего виден испуг творчески слабого
сознания, ко торое отбрасывает общий язык, общие формы выражения, ибо оно не
может в них проявить себя. Бывают люди, которые всегда, во всех случаях
одеваются "по-своему": иначе их не заметят... Вот приблизительно впечатление
от стихов Савинкова. Для них характерно не преодоление общности (с чего
только и начинается всякая "своя манера"), а беспомощное отступление перед
ней.
Теперь о том, что сквозь эти стихи светится: о "душе" их и о душе их
автора. Постараюсь передать впечатления так, как будто вам о Савинкове почти
ничего не было известно.
Бесспорно, писал эти стихи человек не обыкновенный, правильнее - не
обычный. Но в нем, как в творчестве его, отсутствует та благодать, то
внутреннее сияние, тот свет, которые возбуждают к человеку любовь. Вероятно,
Савинкова мало любили: разумеется, я говорю только о любви-дружбе, не
касаясь других областей... Поздний, обмельчавший байронизм чувствуется в
нем. "Жизнь - пустая и глупая шутка", - он повторяет это неизменно, на все
лады. Он по-настоящему несчастен. Но в самое свое несчастье, в свое
подлинное непоправимое одиночество он вносит усмешку, которая уничтожает