"Георгий Адамович. Литературные заметки Книга 2 (1932-1933)" - читать интересную книгу автораобилия "продолжений" и "окончаний". Пожалуй, лучше было бы пожертвовать
эффектным разнообразием содержания ради законченности и полноты читательских впечатлений. Бывают, разумеется, произведения, которые иначе как в нескольких номерах поместить невозможно... Но не всегда у редакции "Современных записок" есть это оправдание. Например, в последней книжке - повесть Георгия Пескова "Злая вечность": тридцать пять страничек и - "окончание следует". Повесть умная, интересная: неужели в толстом, увесистом томе не нашлось еще нескольких десятков страниц для нее? Или беллетристика в журнале - только придаток, приманка, а главное в нем - статьи и публицистика, на которые вся редакторская заботливость и обращена? Не думаю, чтобы это было так. Но, несомненно, редакции "Современных записок", стремящейся каждую беллетристическую вещь разрезать на несколько частей, случается порой ту или иную повесть этим и "зарезать". Роман Осоргина "Свидетель истории", печатаемый маленькими порциями, выйдет, по-видимому, живым из испытания. Объясняется это тем, что в нем нет текучести и непрерывности развития. Роман легко разбивается на отдельные эпизоды. Каждый эпизод до известной степени самостоятелен. Очень возможно, что позднее, когда мы "Свидетеля истории" прочтем целиком, обнаружится в нем то, что теперь от внимания еще ускользает. Но и "Олень", помещенный в прошлом номере журнала, и "Побег", напечатанный в новом, представляют собой законченные рассказы. Признаюсь, мне больше по душе "Олень"... В нем больше было напряжения, больше убедительности. Даже если и не разделять всецело отношения Осоргина к тем людям и событиям, о которых он говорит, нельзя было все таки не почувствовать в "Олене" искренности и какого-то отстоявшегося, просто "случай". Случай необыкновенный, и рассказывает о нем Осоргин занимательно. Но обращается он главным образом к нашему любопытству. Того длительного отзвука, который оставлял в сознании "Олень", "Побег" не дает. Заключительные "буддийские" строки слишком туманны и беспредметны, чтобы его вызвать. Закончен "Подвиг". Позволю себе отложить отзыв об этом романе до общей статьи о его авторе - Сирине. Несколькими беглыми словами здесь отделаться нельзя. Бесспорно, Сирин - замечательное явление в нашей новой литературе. Замечательное - и по характеру своему довольно сложное. Он соединяет в себе исключительную словесную одаренность с редкой способностью писать, собственно говоря, "ни о чем". Когда-то Лев Шестов сказал о Чехове, что его писания - это "творчество из ничего". О Сирине можно было бы повторить эти слова, придав им смысл и оттенок, которые к Чехову относиться не могут, - оттенок несравненно большей "опустошенности", большей механичности и странной, при этом, беспечности. У нас есть многочисленные любители выискивать всюду скрытый смысл и улавливать особые "ритмы современности" в самых простых вещах. Вероятно, уловят они что-нибудь таинственно-глубокое и в "Подвиге". Между тем, этот роман, - бесспорно талантливый, - представляет собою апофеоз и предел "описательства", за которым зияет пустота. Ни страстей, ни мыслей... Мартын едет в Советскую Россию, но мог бы с тем же основанием отправиться и на Полинезийские острова: в логике романа ничего не было бы нарушено. Соня Зиланова могла бы за Мартына выйти замуж: ничего не изменилось бы. Как в витрине куклы могут быть расставлены в любом порядке, в любых сочетаниях: нужен для того, чтобы это было удачно, только вкус и |
|
|