"Георгий Адамович. Литературные заметки Книга 2 (1932-1933)" - читать интересную книгу автора

обилия "продолжений" и "окончаний". Пожалуй, лучше было бы пожертвовать
эффектным разнообразием содержания ради законченности и полноты читательских
впечатлений.
Бывают, разумеется, произведения, которые иначе как в нескольких
номерах поместить невозможно... Но не всегда у редакции "Современных
записок" есть это оправдание. Например, в последней книжке - повесть Георгия
Пескова "Злая вечность": тридцать пять страничек и - "окончание следует".
Повесть умная, интересная: неужели в толстом, увесистом томе не нашлось еще
нескольких десятков страниц для нее? Или беллетристика в журнале - только
придаток, приманка, а главное в нем - статьи и публицистика, на которые вся
редакторская заботливость и обращена? Не думаю, чтобы это было так. Но,
несомненно, редакции "Современных записок", стремящейся каждую
беллетристическую вещь разрезать на несколько частей, случается порой ту или
иную повесть этим и "зарезать".
Роман Осоргина "Свидетель истории", печатаемый маленькими порциями,
выйдет, по-видимому, живым из испытания. Объясняется это тем, что в нем нет
текучести и непрерывности развития. Роман легко разбивается на отдельные
эпизоды. Каждый эпизод до известной степени самостоятелен. Очень возможно,
что позднее, когда мы "Свидетеля истории" прочтем целиком, обнаружится в нем
то, что теперь от внимания еще ускользает. Но и "Олень", помещенный в
прошлом номере журнала, и "Побег", напечатанный в новом, представляют собой
законченные рассказы. Признаюсь, мне больше по душе "Олень"... В нем больше
было напряжения, больше убедительности. Даже если и не разделять всецело
отношения Осоргина к тем людям и событиям, о которых он говорит, нельзя было
все таки не почувствовать в "Олене" искренности и какого-то отстоявшегося,
проверенного, проясненного пафоса. Здесь, в "Побеге" - все мельче. Это
просто "случай". Случай необыкновенный, и рассказывает о нем Осоргин
занимательно. Но обращается он главным образом к нашему любопытству. Того
длительного отзвука, который оставлял в сознании "Олень", "Побег" не дает.
Заключительные "буддийские" строки слишком туманны и беспредметны, чтобы его
вызвать.
Закончен "Подвиг". Позволю себе отложить отзыв об этом романе до общей
статьи о его авторе - Сирине. Несколькими беглыми словами здесь отделаться
нельзя. Бесспорно, Сирин - замечательное явление в нашей новой литературе.
Замечательное - и по характеру своему довольно сложное. Он соединяет в себе
исключительную словесную одаренность с редкой способностью писать,
собственно говоря, "ни о чем". Когда-то Лев Шестов сказал о Чехове, что его
писания - это "творчество из ничего". О Сирине можно было бы повторить эти
слова, придав им смысл и оттенок, которые к Чехову относиться не могут, -
оттенок несравненно большей "опустошенности", большей механичности и
странной, при этом, беспечности. У нас есть многочисленные любители
выискивать всюду скрытый смысл и улавливать особые "ритмы современности" в
самых простых вещах. Вероятно, уловят они что-нибудь таинственно-глубокое и
в "Подвиге". Между тем, этот роман, - бесспорно талантливый, - представляет
собою апофеоз и предел "описательства", за которым зияет пустота. Ни
страстей, ни мыслей... Мартын едет в Советскую Россию, но мог бы с тем же
основанием отправиться и на Полинезийские острова: в логике романа ничего не
было бы нарушено. Соня Зиланова могла бы за Мартына выйти замуж: ничего не
изменилось бы. Как в витрине куклы могут быть расставлены в любом порядке, в
любых сочетаниях: нужен для того, чтобы это было удачно, только вкус и