"Элизабет Адлер. Богатые наследуют (Книга 2)" - читать интересную книгу автора

собственного индивидуального стиля. Только в спальне с выцветшими обоями и
золочеными зеркалами, бледными персидскими ковриками и серо-голубыми
шелковыми занавесями Майк почувствовал настоящую Поппи.
Он открыл дверцы огромного французского шкафа для молодоженов,
украшенного резьбой в виде цветов и сердец. Двадцати футов шириной и семи
высотой, он был забит одеждой начала века. Слабый аромат гардений,
вырвавшись из шкафа, наполнил комнату, когда Майк любовался вереницей
вечерних туалетов и повседневных платьев, изящных костюмов, жакетов и
накидок. Он вынул серебристо-серое атласное бальное платье с пышной юбкой и
розовым атласным кушаком, задрапированным на крошечной талии, гадая, по
каким торжественным случаям надевала его Поппи.
Раздвигая в стороны длинные платья, он осмотрел все углы шкафа в
поисках дневников, все еще надеясь на удачу, подобную той, что улыбнулась
ему на ранчо, где он нашел дневники, но обнаружил только пару забытых
голубых атласных домашних туфель, покрывшихся пылью. Со вздохом он отпустил
платья, и они, как прежде, свободно свисали с вешалок, Майк поднял мягкий
твидовый пиджак, соскользнувший с плечиков. Это был мужской пиджак, и
изрядно поношенный, с биркой портного из Рима; Майк почувствовал, что в
карманах что-то есть. Его пальцы нащупали холодные, ровные бусины ожерелья.
Он осторожно вынул его из кармана. Возглас удивления сорвался с его губ при
виде пяти рядов великолепных больших кремовых жемчужин с роскошной
бриллиантовой застежкой. Но он увидел еще и пару потрясающих серег в виде
каскада больших рубинов и бриллиантов, которые сверкали в свете пламени
камина, как множество маленьких радуг. Майк присвистнул.
- Вот это да-а, Лючи! - воскликнул он. - Это же целое состояние! Теперь
я верю, что Поппи была очень, очень богата. Я убедился собственными глазами.
Майк снова осмотрел одежду, заглянул во все карманы, но не обнаружил
больше никаких драгоценностей. Вместо этого он нашел множество сложенных
маленьких записочек, написанных мелким, стремительным почерком. Бережно
разложив их на столе, Майк стал с любопытством их изучать.
В некоторых вообще не было никакого смысла, словно они были написаны
полупомешанной женщиной, или это были просто обрывки мыслей, понятных только
ей самой. Но в других она мыслила болезненно ясно.
"Чем старше я становлюсь, - писала Поппи, - тем я яснее понимаю, что
людей интересует не то, какими мы родимся, а то, кем мы становимся.
Обстоятельства формируют нас - обстоятельства и борьба за выживание. И даже
когда не остается ничего, ради чего стоило бы жить, мы все равно цепляемся
за существование. Поистине странно человеческое сердце!"
А потом еще одна:
"Мне хорошо здесь-с моим уединением и беспорядочными мыслями. Я
позволяю моему рассудку бродить, где ему вздумается, подбирая на пути то
мысль, то воспоминание... - словно составляя букет из непохожих друг на
друга полевых цветов..."
Грустные, безысходные заметки одинокой женщины, скорбно думал Майк,
просматривая маленькие листочки бумаги, найденные в ящиках письменного стола
в стиле Людовика IV. Их были сотни... Многие написаны на обрывках бумаги,
конвертах и даже между строчек зачитанной книги поэм Китса. Заинтригованный,
он подошел к красивому книжному шкафу со стеклянными дверцами и стал
просматривать книги в поисках других заметок. Было совершенно ясно, что
Поппи записывала свои мысли в ту же минуту, как только они приходили ей в