"Элизабет Адлер. Опрометчивость" - читать интересную книгу автора

улыбку, и Венеция почувствовала себя лучше. Воспользовавшись удобным
случаем, Дженни исчезла, чтобы еще раз переговорить с начальницей школы, а
потом, после бурных и быстрых прощаний и поцелуев, уехала. Кроме коротких
каникул, Венеция с тех пор больше никогда не жила в материнском доме.
Школа Бёрч-Хаус стремилась воплотить в жизнь добродетели,
провозглашенные в названиях ее спален, и пятьдесят населявших их малышек
находились в мире низеньких деревянных парт и учебников целый день, но с
половины четвертого они оказывались свободными. Свободными, чтобы покататься
на пони, понаблюдать за пестрыми морскими свинками и потискать кроликов,
которых, подобно им самим, выпускали из клеток, дозволяя побегать на широких
газонах, пошелестеть молодой травой, следуя за резвыми ножками своих хозяек
и повинуясь их нежным ручкам. Земли, принадлежащие школе, простирались до
берегов Темзы, и летом иногда разрешали искупаться в ее зеленоватых водах,
так непохожих своим холодом на известные Венеции голливудские плавательные
бассейны.
Летние каникулы она проводила дома с Дженни, но было проблемой, куда
себя деть во время более коротких каникул. Иногда она садилась на самолет в
аэропорту Хитроу, и в Женеве, Риме или Ницце лимузин уносил ее, чтобы
встретиться со старшими сестрами в одном из больших отелей. Потом туда
приезжала Дженни, и они оказывались все вместе. Тогда жизнь становилась
совершенно другой. С ней и с Парис, и с Индией обходились словно с
принцессами: какие-то господа из кинокомпаний стремились справиться об их
самых дорогостоящих желаниях с тем, чтобы всё немедленно оплатить;
управляющие гостиниц разрешали везде бегать; горничные в номерах покупали
огромные порции мороженого, а очередной приятель Дженни старался
использовать все свое обаяние, чтобы ни в чем не вызвать негодование
капризниц. Но негодование так или иначе проявлялось, и продолжалось все до
тех пор, пока сама Венеция не влюбилась где-то в тринадцать лет и не поняла,
что имела в виду Парис, когда говорила: "Мы не должны ревновать Дженни. В
конце концов, если бы у нее не было друзей, то и нас никого здесь бы не
было".
Парис исполнилось семнадцать, и Венеция с Индией не спорили, внезапно
ощутив ее уверенность в том, о чем она говорила. Она казалась им гораздо
более старшей и такой умудренной. "Как тебе швейцарская школа?" - завистливо
любопытствовала Венеция, восхищаясь сухощавой изящной фигурой Парис, ее
маленькой грудью и отливающими глянцем волосами. Во всяком случае, одевалась
Парис так, что одежда украшала ее, и если на ней не было школьной формы, то
она прибегала к помощи обширного гардероба, где калифорнийский спортивный
шик сочетался с французским стилем, а итальянский подбор красок заставлял
оборачиваться на нее. Она привила сестре умение различать безвкусицу, и хотя
Венеция клялась отказаться от пудингов, когда в школе с наступлением
холодных зимних дней продолжатся занятия, но Парис и ее стройная,
восхитительная, казалось, излучающая свет фигурка куда-то отдалялась в
Англии, а школьная еда становилась необыкновенно привлекательной. Пудинг же
был соблазнительнее, чем любые увещевания сестры. Ну, зачем же отказываться,
убеждала себя Венеция, и так продолжалось до тех пор, пока у нее не начал
пробуждаться интерес к противоположному полу. Вот тогда пудинги и щенки
растаяли для нее в дымке любовных грез, а миленькое пухленькое личико
утончилось, сделавшись хоть и угловатым, но скромным повторением
выразительного лица Дженни Хавен.