"Елена Афанасьева. Колодец в небо" - читать интересную книгу автора

старательно сжимаемая пружина тревог сама собой начинает разжиматься. И я,
того не желая, начинаю говорить, говорить и выговориться не могу.
Так десять лет назад, переступив порог этой комнаты, моя мамочка
рассказывала давней подруге обо всем, что довелось пережить в голодном
Петрограде. Тогда я, пригревшись, задремала в том самом кресле, в котором
сижу теперь, а проснувшись, увидела все ту же картину - И.М. слушала, как
умела слушать только она, а мама говорила и говорила, хоть висевшие на стене
часы показывали уже половину третьего ночи...
И теперь я сама не замечаю, как начинаю говорить и о неподвижной
белокурой женщине в полутемном Крапивенском переулке, и о сбежавших
свидетелях, и о повисшем в воздухе аромате духов, что почудился у двери
комиссионного магазина и снова догнал возле церкви. И о том, в чем пока
боюсь признаться даже самой себе: в какой-то момент мне стало казаться - я
точно знаю, что будет дальше. Что на белом столе в морге отравленная из-за
несчастной любви белокурая женщина будет лежать в зеленом платье, по вороту
обшитом шелковой тесьмой. Непременно шелковой тесьмой...
- Девочка моя, в тебе гибнет настоящий Честертон! - Восклицает И.М. -
Только придется ему гибнуть и дальше. Детективные истории у новой власти не
в почете. Не публикуют. Пролетарской борьбы в детективах не чувствуется.
- Почему же "не публикуют". В "Огоньке" их публикуют, а в
"Известиях"...
- Не читаю я ваших "Известий"! Возьмешь - руки черные от дурной
типографской краски. А уж как мысли пачкает! C'est а ne plus ouvrir une
gazette*.
- У нас в "30 днях" и детективные рассказы случаются, - продолжаю я
начатую фразу, не сбиваясь на рассуждения о качестве нынешних газет. -
Вернее, при Нарбуте случалось.
- Да, Володенька на загадочное падок. Остался бы он при должности, тебе
стоило бы лишь за свой "Ремингтон" присесть, и рассказ готов...
- Рассказ?
- ...столько уже навоображала. "Жизнь решается..." Ты слишком
впечатлительна, девочка. Плохо питаешься, много работаешь, мало отдыхаешь.
Что из всех свидетелей участковый лишь тебя записал - не радует. Дворник,
говоришь, не видел, как вы все трое одновременно женщину на снегу заметили?
Теперь тех двоих и след простыл, а тебя при желании и затаскать могут.
- Куда затаскать? - соображаю я не сразу.
- Куда? Как говорил Модест Карлович, царство ему небесное, "в органы
предварительного следствия". Что не есть хорошо! - Ильза Михайловна
расставляет тарелки на круглом столе. - А в остальном... Истощила ты себя ,
on voit de la mystique** . Не намерена же ты утверждать, что лишь потому,
что ты приобрела какую-то вещицу вперед той женщины, ты уж и жизнь ее
решила?! Полно, девочка, ты же не мнишь себя Господом Богом. Tu est si
fatigu J e...* Устала, и надобно как следует выспаться! Уйдут гости, и сразу
ляжешь. Или даже, Бог с ними, с гостями. Ты ли гостей не видела! Теперь тебя
непременно покормим, и спать...
- Не получится! - Я в полудреме качаю головой. Ильзино кресло
окончательно разморило меня. - Макизовский заказ печатать нужно.
- А что, собственно, та белокурая дама так не хотела тебе уступать? -
протирая салфеткой фужеры, спрашивает И.М.
- Ой, какая же я глупая. My present...** Подарок и забыла!