"Елена Афанасьева. Колодец в небо" - читать интересную книгу авторадетскую речь так, что я то и дело краснела.
Сейчас узкоглазенький Вилли-Ленни скачет на одной ножке, там, где в оставшемся от бывшего большого холла узеньком коридорчике еще можно скакать. И, повторяя Клавкины обороты речи, жалуется каждому, входящему в общие двери: "Мамка, блядь, умаялась, прям на марксах своих уснула!" В неприкрытую дверь выгородки виднеется лежащая на стопке книг голова с давно не мытыми волосами, забранными в отличающий нынешних партийных женщин пучок. - Натюрморт социализма! - изрекает величаво шествующая в уборную Елена Францевна. - Грязные кастрюльки, примус, том Маркса и малыш, бегающий по коридору в вонючих штанишках! Ты ко мне, Ирэнушка? - как всегда с тяжелым "э" вместо мягкого "и" в моем имени обращается ко мне старуха. И кивает на дверь своей комнаты: - Входи, входи, только я не скоро. Для меня теперь посещение этого завэдения серьезный процэсс. Слова "заведение" и "процесс" в устах прожившей всю свою жизнь в России швейцарки бронзовеют излишне тяжелым "э". - Купила все, что вы просили, - поспешно рапортую я. - На стол положу. А двадцать рублей в конце недели отдам. - Отдашь, отдашь! Не смущайся! Сама же тебе велела из часовых денег занять! Занятное что купила? Сейчас опорожнюсь, и станем Илзушку поздравлять, - почти торжественно заявляет старуха и скрывается за некогда украшенной цветным витражом, а ныне заколоченной фанеркой дверью уборной. Оставив на столе купленные вкусности, но, не рискуя оставлять вырученные от продажи часов деньги ("После отдам!"), достав из сумочки роковую камею, я отправляюсь поздравлять И.М. Комната И.М., бывшая гостиная, не заперта, но хозяйки не видно. Михайловны раздается откуда-то из-за ширмы. - Entrez! Entrez!* Из одного из тех хорошо скрытых бесконечных тайничков, которыми полон этот дом, И.М. достает жемчужное ожерелье. Закрыв тайник, который в этой комнате прячется за написанным Анненковым портретом самой Ильзы, моя "больше чем соседка" поворачивается ко мне. В оставшемся от былой роскоши ажурном платье с таинственно поблескивающим жемчужным ожерельем на оголенной шее Ильза Михайловна сегодня кажется той, кем и предназначена быть, - богиней. Королевой. Античной правительницей, профиль которой завораживает на принесенной мною камее. - Сегодня хочу быть такой, какая еще жила! - А разве теперь не живете? - восклицаю я. И понимаю, что спросила нечто неприличное. - Я не живу, Бог со мной! Плохо, что ты не живешь и жить не сможешь... - Отчего же? "Живешь - не живешь"... Странная тема, когда мне всего девятнадцать, а за окном 1928 год. - Сейчас гости соберутся, праздновать будем. Хотя, собственно говоря, что праздновать?! И ты нынче совершенно непраздничная. Случилось что? Расстраивать свою "больше чем соседку" в день ее рождения рассказами о женщине на снегу и обо всех приключившихся сегодня странностях я не собиралась. Но с И.М. всегда так. Идешь к ней, твердо решив глупостями ее не тревожить, а справляться со своими страхами и волнениями самой. Но стоит только переступить порог этой имеющей на меня колдовское влияние комнаты и присесть в одно из тяжелых - совершенно не в духе И.М. - кресел, как |
|
|