"Елена Афанасьева. Колодец в небо" - читать интересную книгу автора

домашней кофточке. Само слово "мистика", как и прочие загадочные слова -
"акмеизм", "символизм", "мирискусники", было решительно вычеркнуто из
нынешнего этапа борьбы за индустриализацию и построение нового общества. Но
совпадение было странное.
Дважды встреченная за день женщина - живая утром и безжизненная
вечером. Дважды мелькнувшая тень. Терпкий запах незнакомых духов. И
сбежавшие свидетели - толстая тетка в малиновых панталонах и интеллигентного
вида пожилой мужчина в котелке.
Погоди, погоди... Мужчина сначала стоял спокойно, разве что поглядывал
на часы, торопился, наверное. Потом отчего-то вздрогнул и стал пятиться из
круга собравшихся зевак.
Может, он испугался потому, что узнал белокурую, как несколькими
минутами позже, узнав ее, испугалась я сама?
Тогда все случившееся выглядит еще более странно - в большой, такой
несравнимо большой Москве из трех свидетелей, случайно обнаруживших
потерявшую сознание или умершую на снегу женщину, двое встречали ее прежде.
Что это, как не мистика? И почему вся эта история так настораживает меня?
Что-то страшит, но что именно, я пока никак не могу ни припомнить, ни
понять...
Парадный вход в наш подъезд лет десять как заколочен. На двери ныне
единственного - бывшего черного - хода красуется очередная порция творчества
местного управдома Леокадия Патрикеева, большого любителя сочинять
всевозможные распоряжения, нормы и правила.
Прежде, потешаясь над дремучестью отчего-то названного женским именем
управдома, я списывала отрывки его распоряжений и носила в редакцию "30
дней", веселя коллег и даже самого директора издательства. Нарбут смеялся
громче всех, предлагал опубликовать, как только наберется приличная
подборка: "Творчество вашего управдома стимулировать надо! Гонорар
повышенный ему предложить!"
И теперь в приколотых на двери "Правилах общежития" появились новые
пункты:
"- В обчих калидорах не бегать, не сморкаться, не собираться гуртом,
молочниц не допускать, мясо не рубить - а рубить, напротив, на лестнице.
- Дети чтоб по калидорам не ползали, в прятки не ховались, снегу и
песку не натаскивали, для того есть правительственные детские площадки на
уличных площадях и в государственных детских учреждениях!
- Скандалы и драки запрещаются вплоть до выселения!"
"Скандалы запрещаются..." Хотела бы я посмотреть, как Патрикеев живущих
в соседней с моей комнате Кондрата с Клавкой выселять будет. Кондрат и по
трезвости управдома одной рукой подмять может, а уж выпивший и подавно как
разъяренный бык, которого я видела на фотографиях, еще в начале века снятых
папочкой на испанской корриде, - у быка глаза кровью налиты и ничего, кроме
красного платка, не замечает. У управдома Патрикеева косоворотка вполне
пролетарского цвета, будет на что соседу Кондрату нацелиться.
"- На стенах, дверях и косяках ни карандашом, ни пером, ни углем, ни
кирпичом, ни прочими чернильно-пачкающими принадлежностями матерных
разговоров не высказывать и не похабничать стихом!"
"Не похабничать стихом!" Надо ж так исхитриться соединить несоединимое.
Как там называется из филологии несоединимое, сведенное вместе, - оксюморон,
кажется. Подобный оксюморон никакому исследователю стиха и не приснится.