"Елена Афанасьева. Колодец в небо" - читать интересную книгу автора

старухиных денег. Не трогать, и все. И была в своем решении тверда, пока,
сдав часы, не взглянула на прилавок комиссионного.
На прилавке, между золоченым подстаканником и статуэткой мейсенского
фарфора лежала камея. Дивная. Светящаяся нездешней красой и таинственностью
камея.
Даже у меня, не большой любительницы камей, от волнения пересохли губы.
А уж И.М. не оценить подобный дар не сможет, она всегда камеи любила. Из той
же Италии мамочка везла подруге тончайшие каменные кружева. Не античные,
конечно, все больше новые, но И.М. умела носить их, как никто другой. Она и
теперь иногда надевала камейные подвески и броши, превращая даже простенькие
кофточки в королевский наряд. Так горделиво умела носить камеи разве что
Мария Павловна Абамелек-Лазарева, но ее умение случалось во Флоренции. В
другом мире. В другой жизни...
"28 руб. 43 коп." значилось на сером ценнике рядом с двумя
божественными профилями - мужским и женским. Двадцать восемь рублей это
больше, чем можно будет получить, обменяв в следующем месяце на рубли десять
долларов из абамелековских денег.
Увидев недоступную для меня цену, я пошла к выходу из магазина, но
что-то будто удерживало меня за полу пальто, не давало уйти.
Вернулась. Поглядела, старательно внушая себе, что не могу позволить
купить сейчас эту камею, что такой подарок даже любимой, оставшейся для меня
единственно родной Ильзы Михайловны мне не по средствам!
Снова ушла. Но, не пройдя и квартала по Большой Дмитровке,
развернулась. И побежала. Со всех ног побежала обратно. Поняла,
почувствовала - оставить камею с двумя точеными профилями на этом прилавке
меж толстых золоченых подстаканников, ситечек и фарфоровых балерин
невозможно. Нельзя!
Вернувшись в комиссионный, быстро протиснулась к кассе и уже с чеком
подбежала к прилавку.
Камеи на прилавке не оказалось. Я почти испугалась, что камею купили,
но тотчас заметила ее в руках у белокурой женщины в беличьей шубе. Продавец
потянулся забрать товар у белокурой и обменять на мой чек, но женщина не
хотела выпускать камею из рук. Вышел скандал.
- Товар у меня в руках, я смотрю, значит, моя камея! Покупаю! -
настаивала белокурая.
Я доказывала, что уже пробила чек, значит, камея моя, а смотрела
"товар" я много раньше белокурой, и призывала в свидетели продавца. Продавцу
что селедка, что камеи - все едино.
- Чек, таксказть, официальный документец! Товар, сталбыть, оплачен, и,
сталбыть, товарчик принадлежит уже этой гражданке, - упирался пальцем в меня
продавец. - Хотя, таксказть, предупреждать надобно, чтоб для вас товар
отложили. На час откладываем, более не положено...
Не переставая через слово вставлять "сталбыть" и "таксказть", продавец
вытащил камею из рук упиравшейся женщины и сунул мне в руки.
Белокурая в беличьей шубке истошно закричала на весь комиссионный:
- Нынче жизнь моя решается! Судьба решается! И камея эта чашу весов
склонит!
Еще несколько слов о судьбе, и я, сочтя все происходящее знаком той
самой судьбы, что покупать дорогие вещи мне не по карману, уступила бы камею
белокурой. Как вдруг женщина обернулась и, заметив сквозь запотевшее стекло