"Елена Афанасьева. Колодец в небо" - читать интересную книгу автора Университет мой оказался недолгим. Войти во вкус изучения психологии,
которой, по рассказам мамочки, в юности увлекался мой отец, мне не довелось. Лишь одну первую научную работу по педологии об особенностях воспитания детей, потерявших своих родителей, я подготовить и успела. Прошлой зимой, за три недели до экзаменов, "бывшую дворянку Тенишеву" из университета вычистили. И.М., вздохнув, взяла у квартирующего на первом этаже управдома Патрикеева справочник телефонных номеров советских учреждений и позвонила в издательство "ЗиФ - Земля и фабрика", возглавлял которое тот самый Володенька Нарбут, что вместе с мамочкой квартировал на Васильевском острове в пансионе мадам Пфуль. В память о маме Володенька - а ныне Владимир Иванович - принял вычищенную из университета дворянку на должность машинистки. "Сам-то в машинистках не сидит, а уж его дворянство почище твоего будет! С поместьем на Черниговщине, не то что у вас с покойной Иринушкой!" - не преминула уколоть моего новоявленного благодетеля Ильза Михайловна. Но я и такой работе была рада. Теперь за бесконечное стуканье на машинке в "ЗиФе" я получаю сто рублей. Плюс "макизовские" подработки. Да десять долларов, что каждый месяц присылает моя троюродная тетушка, вдова князя Абамелек-Лазарева Мария Павловна. Я и сама не всегда понимаю, на что мы живем. И.М. делает какие-то частные переводы с французского, английского, немецкого и итальянского, которые ей по старой памяти находят бывшие клиенты ее мужа. На что живет бывшая эксплуататорша и фабрикантка Елена Францевна, точно не знает никто. Время от времени старушка зазывает меня в свою комнату - комиссионный то одну, то другую вещественную примету прежней жизни - брошь, серьги, серебряные вилки, ложки, ведерко для шампанского, часы. Чаще всего часы. А после зайти в Елисеевский или в торгсин на углу Столешникова и Большой Дмитровки "да прикупить чего-либо ненынешнего". К "ненынешнему" Елена Францевна относит ветчину, цукаты, хороший кофе, мармелад, чай, коньяк, помаду, пудру, духи, туалетное мыло, кружевные корсеты... В общем, все, что ныне предназначено для потребления только разрисованным в сатирических журналах "Крокодил" и "Бегемот" толстым заграничным буржуям, чьи потраченные в торгсинах доллары должны укрепить мощь начинающейся советской индустриализации. И нынче утром Е.Ф., зазвав меня в свою комнату, попросила снести в комиссионный золотые часы с витым вензелем "Габю". - Знаю-знаю! Станешь Ильзушке подарок подыскивать! Сорок два, эх, где мои сорок два! В девяносто первом году. Еще все вместе. Все здесь, в Москве, и Виктор еще не уехал! И все живы! И Морис, и Леон, и Софи. Все живы! Спросишь, зачем доживать до времени, когда не останется никого вокруг? А мне жить хочется! Это смешно, что все потерявшей старухе жить хочется? Е.Ф., как обычно, задавала вопрос и, не дожидаясь ответа, продолжала: - Можешь из денег, что за часы дадут, взять Ильзушке на подарок. Отдашь, когда сможешь. Из своих машинописных отдашь... Что за дурной тон, молодая девица должна портить осанку и зрение за какой-то ужасной стучащей каракатицей! В мое время печатали мужчины! Я хотела возразить, что отдавать долг мне будет решительно не из чего, но благоразумно промолчала. С Е.Ф. спорить бесполезно. Решила не трогать |
|
|