"Сухбат Афлатуни. Пенуэль (Повесть) " - читать интересную книгу автора

в плен. А могли секир-башка. Потом слышал, что у них учение такое есть:
срущих не трогать, только в плен. Потому что когда Последний суд будет, то
эти, убитые, так на корточках и воскреснут, со всеми этими. А ангелам
смотреть каково? Хорошее, если разобраться, учение. В плену они меня в свою
веру и сагитировали".
"Пра, мы пойдем, - сказал я. - Гуле надо домой".
"Никуда не надо", - сказал Яков. И стал говорить ей по-узбекски.
Я вышел из комнаты. Под ногами трещали веники.
Жалко, что тетя Клава не успела сделать шашлык.
Наконец я споткнулся о гармонику.
Звук.
Я поднял ее. Гармонь была грязной, с листьями. Стал нажимать на кнопки
и растягивать перепончатое тело. Вместо музыки лезла пыль.
Я чихнул и смотрел, как рассеиваются и опадают маленькие капли.

Гуля вышла тяжелым мужским шагом, уже одетая.
"Пошли, идем".
Запах больницы снова вдавился в мои ноздри; я посмотрел на нее. Она
держала в руке маленький веник.
"Как ты себя чувствуешь?" - спросил я.
"Если ты еще раз спросишь, как я себя чувствую, я тебя задушу".
Я поднялся, положил гармонику на пол, натянул куртку, и мы пошли.

Несколько недель ее не было. Как назло, возникла пустая квартира: уехал
брат.
Я поселился у него бесплатным сторожем.
Первые дни я обрастал пустыми бутылками. Пустые бутылки обрастали
пылью. На десятый день, разглядывая свое стеклянное имущество, я увидел на
дне паука. "Это к письму", - сказал я, вытряхивая паука в ванну. Хотел
вытряхнуть его в унитаз, перепутал место погребения. Из крана прозрачной
палкой торчала и дергалась холодная струя.
Вместо письма зазвонил телефон.
Я стоял возле ржавой ванны с пауком и пытался угадать, кто звонит. Если
звонили долго, то это родители. Они жили в соседнем доме и тихо радовались
моему отсутствию. Питались одними сосисками, чтобы не отвлекаться. До сих
пор влюблены. Когда я приходил по своим делам, разговаривали со мной из
постели. Иногда - через закрытую дверь спальни. Иногда вообще молчали.
Поэтому мы договорились, что будут звонить. Когда они сосисок по
рассеянности больше сварят. Приходи, поешь. Но только со звонком. Только со
звонком.
Долго звонят. Значит, родители. Значит - сосиски.
Телефон стоял на пыльной вязаной салфетке. Я снял трубку, соображая,
какое ухо подвергнуть истязанию: правое или левое? Трубка приближалась.
Правое или левое?
"Але".
В трубке оказался одноклассник.
"Привет, как дела, - сказал он. - Деньги нужны?".
"Нет", - сказал я.
"Ха-ха-ха".
Ухо разбухало, как пельмень в кипящей воде.