"Сухбат Афлатуни. Пенуэль (Повесть) " - читать интересную книгу автора

Я ткнулся губами в сухую апельсиновую щеку тети Клавы.
Елка. Сладковатая вонь манежа. Заслуженный артист республики, клоун
Вовочка поет и пляшет в костюме Бабы Яги. Маленькие ладони дружно хлопают.

Я вернулся в дом. Нужно было забрать Гулю.
На плите извергался чайник. Я осторожно поднял крышку. Внутри, как
большое жидкое сердце, шумела вода.
Крышка начинала жечь пальцы. Я бросил ее и вошел в комнату.
В центре, как и прежде, стоял высокий стул. Под ним ползали на
сквозняке обрывки газет. В углу, на железной кровати, лежала Гуля. Над ней
сидел Яков и дул на чашку с паром.
Он говорил на узбекском. Заметив меня, нахмурился и перешел на русский.
"Вот. Тогда приказ вышел, и нас, бородинских, стали в армию. Меня, как
художника, долго не трогали, потом тоже. Край, говорят, в блокаде, не стыдно
тебе тут кисточкой, когда товарищи там кровь свою? Побежал, с кем надо
простился, родня слезу сразу, руки ко мне тянет. А я уже митинг стою,
слушаю, потому что пригнали в Парк Свободы. За дело Ленина! За свет с
Востока!.. На вот, попей".
Яков понес дымящуюся чашку к Гулиному лицу.
Я слышал, как она глотала.
"Я потом тебе расскажу на ухо секрет этого чая, - сказал Яков,
протягивая мне пустую горячую чашку. - На, унеси... Как тебя? Осип? Венька?"
"Яков", - напомнил я.
"Да. И меня тоже Яков. Хорошее имя, революционное. Был такой Свердлов
Яков Михайлович, человек с большой - да просто с огромной - буквы! Мы его
именем паровоз назвали, я его революционными птицами по трафаретке, премию
получил за это и паек с жирами. Яков Михайлович. И ты туда ж - Яков.
Яков-Яшка, вот те чашка".
Я нес чашку. На дне ее темнели травинки, веточки, соринки и муравьи.
На кухне кипел чайник, обливаясь горьковатым паром.

"...Стояли мы в трех верстах от селения Яга, такое название. Потом ему,
кажется, другое дали, подходящее: имени Кирова или там Светлый Путь. У
города и села должно быть такое название, чтобы душе приятно. Чтобы душа
пела. А если живешь в Яге, что она тебе, душа, петь будет? "Фу-фу-фу", -
петь будет. Вот так. Фу-фу-фу. И голосую против. Против Яги и других таких
вот. А тогда мы расположились около нее, и все лошади с нами. Вода в речке -
стеклышко, а хлеба нет. Местные свое попрятали, запасы. Мы их так-сяк
агитировали: проявите, дорогие товарищи сукины дети, солидарность. Не, ни в
какую. Плачут, лицо царапают: нет ничего, сами умираем. И на землю ложатся,
такие артисты. Там еще басмачи шалили, вот. Знаешь, что такое басмачи?"
"Да, - тихо пошевелилась Гуля, - у меня дедушка басмачом был".
"А... Хорошо. Значит, знаешь. Вот они нас и разбили тогда, под Ягой.
Мы-то голодные, только лошадей резали и с зеленым этим виноградом. Началась
эпидемия поноса. И так бойцы от голода слабые, а тут еще виноград в кишках
подрывную работу. А басмачи, они сытые. Вот и победили. Сытостью против
голода. С гор спустились, морды - о! давай нас, как мух. А я как раз в
кустах страдал из-за винограда. Со спущенными штанами по этому поводу.
Поднимаю голову: враги с лошадей смотрят. Кто такой? Я говорю: великий
русский художник, умею звезды похоже красить. Они говорят: понятно. И взяли