"Сухбат Афлатуни. Пенуэль (Повесть) " - читать интересную книгу автора

платье, как ее лицо на секунду исчезает в скомканной материи. Он тоже
смотрит и пишет в истории болезни. Потом подходит к раковине и долго моет
лицо и полощет рот. Потом берет спирт и протирает свои губы и кожу вокруг
них. Подходит к Гуле. Смотрит на меня. Прикасается губами к Гулиной спине.
"Дышите!". Гуля дышит. Я тоже для чего-то дышу. "Задержите дыхание".
Задерживаем. Он водит губами по смуглой, в мурашках ужаса, Гулиной спине.
"Дышите". Теперь его губы у нее на груди. Я вижу слой грима на его лице. Ему
очень хотелось выглядеть, как я.
"У вас в легких - посторонний воздух. Это не воздух современности, -
говорит он Гуле. - Вам не стоит прятать его там".
Гуля молчит. Я смотрю на обрезки своих волос на голове врача. Теперь он
прослушивает губами сердце. "У вас сердце человека, сорвавшегося с отвесной
скалы", - говорит он Гуле.
Гуля кусает губы и смотрит перед собой, на таблицу для проверки зрения.
Таблица выключена из розетки, буквы в темноте. Потом она закрывает глаза -
он трогает своими сухими медицинскими губами ее веки. "Глядя на предметы, вы
пытаетесь увидеть их прошлое, их историю. Отсюда нагрузки на зрение. Чаще
занимайтесь зрительной гимнастикой. Глаз вверх-вниз! Вправо-влево!"
Он опускается на корточки. "Теперь я должен исследовать ваш мавзолей".
Прикасается губами к животу.
"Нет! - кричит Гуля, отшатываясь. - Не дам!"
Я прихожу ей на помощь и сбиваю врача с ног. "Вы должны мне за
осмотр! - кричит он на полу. - И за грим! Я так старался, чтобы быть похожим
на вас, чтобы между нами возникло доверие!"

После аборта я отвез ее к Якову.
Яков стоял во дворе и кормил леденцами двух чумазых эльфов. "Возьми
еще! Русский дедушка дает, брать надо".
Увидев нас, Яков обрадовался и стал прогонять эльфов. Хрустя леденцами,
они упорхнули.
"Убили они меня. Весь сад съели. Еще дедушкой называют. Гитлер им
дедушка".
Мы сидели за столом.
Напротив меня все так же висела картина с мальчиком и красной лошадью.
След от Гулиного пальца на теле мальчика еще не опушился пылью.
"Сам виноват, - говорил Яков. - Радуюсь им, детям. Глядеть на них
люблю, как они ручками по-деловому работают, и глазками моргают. Сладкие...
На моих яблоках-грушах растут, оттого и сладкие. Животики у них маленькие, а
внутри - о! прорва ненасытная. Весь мой сад в этих животиках внутри.
Родители их нарожают и забрасывают ко мне, на самое плодоносящее дерево.
Знают, что я добрый и даже шлепок по заду у меня вкусный, детям только
нравится".
Я посмотрел на Гулю. Надо срочно менять тему.
"Пра, лучше расскажи, как ты мусульманином был".
"Кем?.. Да, смотрю на эту саранчу голозадую, детей этих, и губу кусаю:
почему я такую сейчас настругать не могу? Почему я, хрен старый, такую
малютку произвести не умею, чтобы своя кровинушка мою яблоню обдирала, а не
чужая саранча?"
"Пра, у тебя же были уже..."
"Были и сплыли! Сплыли все. По заграницам они теперь, важные люди, все