"Сухбат Афлатуни. Пенуэль (Повесть) " - читать интересную книгу автора

рыженький наш, Гулю люби и защищай. А когда будешь целовать, то на губы
сильно не напирай, а лучше поцелуй ей по отдельности каждый глаз. Потом
возьми руку, между пальцами на руке поцелуй и ее грудь не оставь без
внимания..."
"Эльвира!" - сказала Гуля.
"Гулечка, я же как старший товарищ советую. Главное, Яша, от детства не
отрекайся, детство - самое коммунистическое время жизни. Гуль, ты расскажи
ему потом о стеклянном человечке, который детство ворует. Жил здесь такой
раньше, еле прогнала. Не забудь рассказать, обещаешь? Целую. Целую вас
крепко, товарищи. И тебя, Гуля, в глаза целую и в грудь, и тебя, рыженький,
туда же... А что? Товарищи мужчины тоже любят, когда им грудь языком
тревожат. Приезжайте!".
Больше мы туда не приезжали.
Только дня через три я увидел во сне, как иду ночью по дому Пра.
Под ногами хрустит песок. Открывается дверь на кухню. На кухне свет. В
самом ярком месте сидит Эльвира в расшитом золотом платье. Перед ней миска с
молоком. Эльвира чистит над ней большой гранат. Красные зерна падают в
молоко. Туда же капает сок. Молоко становится розовым, Эльвира глядит на
меня и все сыпет зерна.
Гуле об этом сне я рассказывать не стал.

Эльвира напомнила другую женщину. Самую первую. От которой я запомнил
только горячее яблоко колена.
Мы ехали в одном троллейбусе. Троллейбус умирал и оживал и все тащился
по направлению к Дружбе. Мы дергались, приклеившись ладонями поручням.
Она покачивалась рядом. С большими базарными сумками, раздутыми, как
две опухоли.
Несколько остановок по мне двигался ее взгляд.
Вначале я почувствовал его на затылке. Потом он влажно скатился по шее
и пополз по спине, постепенно согреваясь. На пояснице он уже был таким
горячим, что я повернулся и посмотрел на нее.
Так взрослые ищут взглядом маленького идиота, пускающего им в лицо
солнечные зайчики.
Горячая капля на пояснице набухла, вздрогнула и скользнула вниз.
"Пойдем со мной", - сказал ее голос.
Мы вышли из троллейбуса. Я нес ее сумки.
Когда мы вошли в лес девятиэтажек, она положила мне на глаза ладонь.
Она не хотела, чтобы я запомнил дорогу. Ладонь пахла сумками и поручнями
троллейбуса.
Стали подниматься. Под ногами застучали ступеньки. Она вела меня, как
слепую лошадь.
Мы вошли в квартиру, она сняла с меня ладонь. В коридор вышли дети:
"Это наш новый папа?". "Да, на сегодняшнюю ночь это будет ваш папа", -
сказала женщина и стала доставать из сумок продукты.
Потом мы сидели на кухне и слушали, как шипят котлеты. "Останься у
меня", - сказала она, опуская мне в тарелку котлету и сухие комья гречки. В
котлете отблескивала кухонная лампа.
Потом я звонил домой и лгал, а она вытирала руки об халат. Было слышно,
как дети за стеной кидаются друг в друга гречкой.
Сколько ей было лет? Может, двадцать. Может, сорок. Есть женщины,