"Н.Агаянц. Дело о бананах " - читать интересную книгу автора

весточку от чильянских родственников, что письмо у него в руках и что он
может - буквально минут через двадцать - заехать и завезти его. "Конечно,
конечно. Буду очень вам признательна", - обрадовалась Глория, а сердце
кольнуло то ли от хвори, прицепившейся к ней нежданно-негаданно, то ли от
какого-то дурного предчувствия: неужто что-нибудь с отцом? В ожидании письма
она ничего не могла делать и сидела как на иголках.
Ее отец, дон Аннибаль Рамирес, без малого тридцать лет практиковал в
бедняцких районах Чильяна. Капитала, естественно, не нажил, но получил
большее - любовь и уважение простого люда, который лечил. В семьдесят
первом, схоронив супругу, поседел, сник, сам стал часто болеть. Единственной
отрадой ему была дочь. Когда она поступила в Технический университет
Сантьяго, дон Аннибаль, не желая разлучаться с Глорией, перебрался вместе с
ней в столицу. Он нисколько не разбирался в политике, сторонился всю жизнь
даже разговоров на политические темы, но безгранично верил своей дочери и ее
товарищам-комсомольцам, терпеливо разъяснявшим "непонятливому, отсталому"
старику доктору, что несут миллионам чилийских рабочих и крестьян
преобразования, начатые правительством Народного единства. А потом пришел
кровавый, испепеленный сентябрь. У власти утвердилась хунта. Сторонников
законно избранного и убитого путчистами президента Альенде хватали,
расстреливали на месте или бросали в концентрационные лагеря. Отцу известной
молодежной активистки оставаться в Сантьяго было небезопасно, и, после того
как Глория улетела в Панаму, ее друзья-подпольщики помогли дону Аннибалю
вернуться в родной город. Он поселился у своей двоюродной сестры; без
особого труда устроился в прежнюю больницу, где многие все еще помнили его;
через верных людей посылал короткие письма Глории, без которой очень
тосковал. Ежедневно он осматривал больных, делал уколы, перевязки и
несложные операции, но однажды сказал себе: "Если я еще могу быть
действительно полезен, надо сделать выбор..." Дон Аннибаль Рамирес стал
лечить молодых ребят, раненных в стычках с карателями. Их тайком привозили
откуда-то с гор в подпольный госпиталь, созданный противниками фашистского
режима в рабочем пригороде Чильяна. В госпиталь попадали также мужчины и
женщины, которым удалось бежать из страшных пиночетовских застенков.
Вглядываясь в застывшие лица замученных, изломанных, но не сломленных
соотечественников, слушая их горькую повесть об изощренных издевательствах и
пытках, которым подвергались заподозренные в сопротивлении режиму "нового
порядка", дон Аннибаль думал о том, в какую же пучину страданий ввергли
народ Чили нынешние правители в генеральских мундирах; о том, что борьбу
против фашизма им не погасить и она с каждым днем будет разгораться все
сильнее; о том, что в эту святую борьбу он тоже вносит свою посильную
лепту... Ранним утром (после ночного дежурства) или в сумерки (до
наступления комендантского часа) дон Аннибаль укладывал в выцветший,
деформировавшийся от времени саквояж нехитрый врачебный инструмент,
медикаменты, бинты и, не снимая белый халат (мало ли? Может, вызвали к
больному), спешил на автобусную остановку, где обычно его ждало такси. 25
марта машины на месте не оказалось. Доктор Рамирес потоптался полчаса на
остановке, пропуская автобусы и не зная, как ему быть дальше. Ехать самому в
госпиталь? Невозможно! Это строжайше запрещено. Оставаться на улице ждать?
Нелепо! Только навлечешь на себя подозрения. Он решил вернуться в больницу и
оттуда позвонить по условленному телефону. Товарищи из подполья попросили
отложить визит в госпиталь на следующий день, так как стало известно, что за