"Шмуэль-Иосиф Агнон. Теила" - читать интересную книгу автора

Больна, совсем больна. Во всем мире нет такой больной, как я. Но я, во
всяком случае, не одинока. Даже здесь, в Иерусалиме, где меня совсем не
знают, не знают, в каком почете я жила раньше, даже здесь нашлась женщина,
которая заходит ко мне и приносит поесть горячее. Что слышно о сыне моего
сына? Он, верно, сердит на меня, что я не написала ему ни слова
благодарности за печку. Но скажите, разве я в силах идти покупать чернила и
бумагу и писать письмо? Я с трудом подношу ложку супа ко рту. Странно, что
эта Тили до сих пор не пришла. Я сказал: Если вы имеете в виду ту
симпатичную старушку, то она сказала, что скоро придет. Сказала раввинша: Я
не знаю, симпатичная она или нет, но что она делает, то, правда, делает,
посмотри, сколько праведниц в Иерусалиме целый день как пчелы жужжат псалмы
и молитвы, а хоть бы одна пришла спросить ребецн, может вам что-нибудь
нужно? Ой, голова, если сердечные боли не сведут меня с этого света, это
сделают головные.
Я сказал: Я вижу, вам тяжело говорить. Она сказала: Тяжело. Я вся в
тягость самой себе. Даже кошка почувствовала и ушла из дома. А говорят, что
кошка привязана к дому. Наверно, соседские мыши вкуснее, чем то, что я ей
давала. Что я хотела сказать? Все, что хочу сказать, забываю. Не то что
Тили. Столько лет у нее за плечами, а голова до сих пор в порядке. Она же
вдвое старше меня. Если бы жив был мой отец, праведной памяти, то он перед
ней был бы ребенком. Я сказал: Кто она такая, эта Тили? Сказала раввинша: Ты
же о ней только что говорил. Теперь уже Тили никто не знает. А раньше все
знали Тили, она ведь была необычайно богата. Когда она оставила все и
приехала в Иерусалим, она привезла бочки с золотом. Если не бочки, то одну
бочку, наверное, привезла. Мне рассказали соседки, которым рассказывали
служанки, что когда Тили приехала в Иерусалим, все самые почтенные люди в
городе ходили за ней по пятам. Кто для себя, а кто для сына. Но она всех
отвергала и осталась вдовой. Сначала богатой вдовой, потом зажиточной и
наконец просто старушкой.
Я сказал: Посмотреть на Тили, можно подумать, что она прожила легкую
жизнь. Посмеялась надо мной раввинша и сказала: Легкую, говорите? Она вообще
не видела ничего хорошего. Врагам своим я не пожелаю того, что было у Тили.
Ты думаешь, наверно, что если она не нуждается в милостях иешивы, то жизнь
ее - одно удовольствие. Я скажу тебе, что даже нищий, что по домам
побирается, с ней бы не поменялся. Ой, боли, какие боли! Я их забываю, а они
меня нет.
Я видел, что раввинша знает больше, чем говорит, но чувствуя, что если
я спрошу ее, она ни за что не ответит, я встал со стула и собрался уходить.
Она сказала: Не успел трубочист залезть в трубу, а лицо уже в саже. Еще не
посидел, а уже уходить собрался. Что ты спешишь? Я сказал: Если хотите, я
посижу. Она промолчала.
Я завел разговор о Тили и сказал: Расскажите мне что-нибудь о ней. Она
ответила: А кому от этого будет легче? Тебе или мне? Не люблю я, когда
начинают истории рассказывать. Лепят паутинку к паутинке и говорят: дворец.
Я скажу тебе только одно: сжалился Всевышний над тем цадиком и потому вселил
нечистый дух в мешумедку, будь она проклята. Что ты на меня смотришь? Не
понимаешь идиш? Я сказал, что идиш я понимаю, но не могу понять ее язык.
Какой цадик, какую мешумедку она ругает? Сказала раввинша: А что я, хвалить
ее должна, надо сказать: молодец, мешумедка, променяла золотой динар на
медный грош? Снова уставился, будто я говорю по-турецки. Ты слышал, что мой