"Анатолий Аграновский. Открытые глаза " - читать интересную книгу автора

Гринчик, набрав высоту, сбавил газ, взял ручку на себя и двинул ногой
левую педаль до упора. Машина замерла на миг, клюнула носом и пошла кружить.
Штопор как штопор, ничего особенного. Только летчик, отсчитав шесть витков,
хочет вывести машину, а она не выводится. Он жмет ногой что есть силы -
педаль все равно в положении "на штопор". Заскочила за шпангоут, заклинилась
намертво! Что делать?
В небе над самым аэродромом кувыркалась черная точка. Через
определенные промежутки времени, очень короткие, крылья самолета попадали
под солнечные лучи, и тогда темная точка на мгновение вспыхивала. И снова,
ввинчиваясь в воздух, самолет нырял вниз... Пожилой инженер, руководитель
испытаний, замер, задрав небритый подбородок кверху. Губы его шевелились,
будто он молился. "Седьмой виток, восьмой... десятый... пятнадцатый..." -
больше инженер не считал. Лицо у него стало серым. Странная тишина повисла
над полем: не было слышно привычного однообразного гула: мотор,
захлебываясь, сипло свистел. "Что же он? - шептал инженер. - Прыгать надо.
Прыгать!"
А Гринчика зло взяло. Прыгать? Просто так, из здоровой машины -
прыгать? Она же целехонька, и из-за какой-то ерунды, о которой и доложить-то
будет совестно, прыгать! Он отвязал ремни и, вместо того чтобы вылезать из
кабины, сунулся в нутро ее, вниз - выламывать эту чертову добавочную педаль.
Нет, надо точнее представить себе все это. Самолет валится вниз.
Летчика швыряет из стороны в сторону. Виток, еще виток и еще - счет потерян,
все сильнее это бешеное вращение. Страх приближает землю - кажется, она
совсем уже близко. А летчик ворочается в темноте и не видит ни земли, ни
неба, ни высотомера на приборной доске... Это продолжалось бесконечно
долго - около двенадцати секунд.
Люди на земле замерли, для них время тянулось особенно долго. Метров
триста оставалось до земли, когда самолет вдруг клюнул носом. Инженер
зажмурился и тотчас услышал рокот мотора. Успел Гринчик! Сорвал прибор,
вышел из штопора в пикирование, выровнял машину, пошел к земле.
Первой подбежала к самолету тоненькая большеглазая медсестра. Гринчик
успел к тому времени вылезти из кабины, отстегнул лямки парашюта и стоял на
земле, расставив широко ноги.
- Здравствуйте, девушка!
- Кровь... - сказала она. - Кровь на руке.
- Царапина, - ответил он. - Педаль, будь она неладна!
Перевязывая большую ободранную руку, она поеживалась и тихонько охала
от его боли, которой он не мог не испытывать, хоть и молчал. "Да,
царапина...- думала она. - Девчата в санчасти говорили, что у летчиков
царапин не бывает. Если уж гробанется, то все... Неужели он мог разбиться,
Гринчик? Насовсем?"
- Ну, плакать ни к чему, - сказал он. - У нас в Сибири так не положено.
- И вовсе я не плачу. Давайте другую руку. Чего мне плакать?
Это была его будущая жена.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЧИСТАЯ НАУКА

- Вы, Дина, не слушайте Гринчика, - говорил Марк Галлай. - Он вам скажет,
что в авиации главное - героизм. А вы не верьте. Вы, Дина, меня слушайте,