"Анатолий Аграновский. Открытые глаза " - читать интересную книгу автора

сесть в самолет и взлететь в небо. Все тут любили летчиков, гордились своими
летчиками, рады были остановиться поболтать с ними, ну, хоть переброситься
словом, выкурить папироску. И это тоже свойственно любому аэродрому.
Но будь вы хоть в малой степени знакомы с авиацией, вам непременно
бросилась бы в глаза одна примечательная особенность: здесь не было
одинаковых машин. Рядом с тяжелым транспортным самолетом стоял на приколе
легонький истребитель и еще один самолет на трехколесном шасси, и
двухместный разведчик, и, совсем уж неожиданно, планер. Машины были не
серийные, как на всяком аэродроме, а разные - каждая не похожа на стоящую
рядом. И в этом все дело.
Аэродром в лесу не простой, а испытательный.
Машины здесь опытные, полеты - экспериментальные, летчики - испытатели.
Начальник этой своеобразной летной части любил говорить, что его пилоты
не только и не столько машины испытывают, сколько новые идеи. Так сказать,
"облетывают" идеи ученых и конструкторов, проверяя их и воздухе. Аэродромные
механики, люди, склонные к философствованию, говорили о своих пилотах еще
решительнее: "Разве ж они на машинах? На чертежах летают!" Этот афоризм
обнимал многое. Идеи приходили на летное поле одетыми в сплавы, сталь,
алюминий. Но самолетами они еще не были. Это летчик своими полетами должен
был решить: стать ли идее боевой машиной или в виде отвергнутого чертежа
попасть в "полковую авиацию" (то есть лечь на полку архива).
На этих-то чертежах, идеях, если хотите,- мечтах, фантазиях, здесь
поднимались так высоко, как с рядовых аэродромов никто еще не поднимался.
Развивали скорость, какая была недоступна серийным, всем известным
самолетам. Работали в воздухе - пикировали, делали петли, боевые развороты,
бочки - так, как рядовые летчики еще не умели работать.
Здесь испытывался завтрашний день авиации.
Это не фраза. Если учесть, что обычный путь самолета - от замысла до
серийного производства и массового освоения в частях - занимает несколько
лет, то станет ясно, что люди лесного аэродрома действительно, без всяких
метафор, жили, или, во всяком случае, трудились в будущем.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГРИНЧИК

Сохранилась его фотография, сделанная в тот день, когда он окончил
аэроклуб. Гринчик снимался специально для своих стариков. Надо было, чтоб
старики увидели, что он уже летчик, и что он прыгал с парашютом, и что
сапоги на нем хромовые, и что он при часах. Юный Гринчик на карточке
неимоверно горд. На комбинезоне - парашютный значок. Чуб торчит из-под
шлема, очки-консервы, сдвинуты на лоб, взгляд картинно-героический. Штанины
поддернуты так, чтобы, снизу видны были блестящие сапоги гармошкой. В левой
руке - кожаные краги; рука, чуть вывернутая, лежит на бедре. И хоть неудобно
ее так держать, зато часы видны. Вот только галстука нет: к этому, как он
его называл, хомуту Гринчик всю жизнь питал неприязнь. Шея у человека должна
быть свободной.
Рассказывают, в любой мороз кожанка была распахнута на его широкой
груди, и рубаха нараспашку, и шлём сбит на затылок.
"Ты кто по национальности?" - спрашивали его. И Гринчик отвечал:
"Сибиряк".