"Валерий Аграновский. Вторая древнейшая. Беседы о журналистике" - читать интересную книгу автора

пристегивал строго, будто я член экипажа (откуда они знают?), "наших" - с
улыбками, отечески. Потом сам пристегнулся. Глянул вниз: как раз начали
первый круг над "Шереметево". Отметил про себя: мой иллюминатор не снабжен
устройством "зап. вых.", которым можно воспользоваться в аварийных
ситуациях, но уже на земле. Жаль. Не выскочишь, даже если сообразишь. Зато
впереди сидящий Боря Хессин - может.
Начинается самый невыносимый период: ощущение, как у покойника на
собственных похоронах. Лежишь, все видишь (так иногда кажется про других),
но даже цветок, лезущий в рот, не поправишь. Я не первый раз висел над
землей, испробовав практически все отечественные парки самолетов, легко
переносил болтанку, не "ахал", проваливаясь в воздушные ямы, никогда не
волновался, когда вдруг несло паленой резиной в салоне, когда искрили
двигатели, когда отказывал один мотор из двух, но ситуация нынешняя
оказалась для меня и, кажется, для экипажа - форс-мажорной. И все же, пока
летели до Москвы, летчики могли, если хотели, даже спать, доверившись
автопилоту. Но теперь наступал для них самый ответственный и счастливый
момент, требующий одного: работы. А вот мое созерцательное безделье - сущий
ад для взрослого. Сильного и здорового человека, внезапно превращенного в
ребенка, чья судьба всецело зависит от других и совершенно незнакомых людей.
Дурацкое и несправедливое положение.
Вижу: идем уже на второй круг. Потом еще один, третий. Понимаю: экипаж
решает выработать как можно больше топлива, что архиважно перед посадкой на
брюхо. Аэродром легко различаю по взлетно-посадочной полосе, отмеченной
разноцветными лампочками, как бы бордюром окантовывающими полосу. То и дело
теряю ее из виду, хотя во все глаза смотрю в иллюминатор: машина делает
виражи, аэродром ползает под ногами ртутью, и это понятно. Надо не просто
выйти на полосу, но и максимально верно и по количеству керосина в баках, но
и по расстоянию до начала полосы. Чтобы тютелька в тютельку (не уверен, что
правильно говорю терминологически, но по сути - верно). В салоне тишина.
Какими флюидами пользуются пассажиры, но все же перенимают напряжение
(боюсь, что мое!) экипажа. Стюардессы и стюард вместе с нами, за нашими
спинами, где и надо быть по инструкции. Но они, думаю, пока еще ничего не
знают, улыбаются. Даже знали бы, не показали виду, им не привыкать.
Жду, когда будут выключены двигатели. Гляжу на крылья, закрылки уже
торчат "ушками" вверх, поддавливая самолет к земле. Нормально. Вдруг вижу,
что вдоль полосы движутся, светя фарами в затылки друг другу, по нескольку
пожарных машин с двух сторон. Турбины умолкают. Громкий шип. Закладывает
уши. Бетонка под нами. Тридцать метров (на глаз) до полосы. Десять. Пять...
Вдруг сильно начинают реветь обе турбины. И машина натужно набирает высоту.
Сорвалось! С места срывается стюард и исчезает в кабине пилотов. Уходим в
сторону от посадочной полосы. Машина берет влево, заложив вираж,
приподнимает правое крыло. В глазах пассажиров немой вопрос: что-то не так?
Нет, все так: возвращается стюард и говорит в микрофон, что полоса не
готова, кто-то пролил масло, его сейчас убирают. На этом "масле", чувствую,
далеко не уедешь, могли бы придумать что-то солидное. (Потом, когда мы
все-таки сели, командир сказал мне: команду "еще подработать топливо" дала
земля.)
Новый круг, минут на десять. Внизу разворачиваются пожарные машины и
вновь становятся в исходное положение: в затылки друг к другу. Свет фар.
Предполагаю, что они будут ловить нас в том месте, в каком самолет коснется