"Валерий Аграновский. Вторая древнейшая. Беседы о журналистике" - читать интересную книгу автора

первый же соотечественник (им, кстати, был популярный ведущий телевизионного
"Клуба путешественников" Владимир Шнейдеров, и мы его тотчас узнали) застрял
в проходе: зонтик надо было сложить, а он как на грех не складывался!
Предусмотрительные служители вручали туристам зонтики, навсегда открытые. Не
веря в "мертвую хватку", наши умельцы не сразу сдались: началась толкотня на
трапе, посыпались советы, как все же сложить зонтики, но вскоре все уже
дружно смеялись - и туристы, и "прозрачные" служители, и мы в микроавтобусе,
и итальянцы-пассажиры, уже заселившие салон самолета, и даже пилоты,
наблюдавшие картину через стекла кабины. Когда через несколько минут
пришлось нашей делегации проделать тот же комический путь, мы не стали
испытывать судьбу, а, покорно посмеиваясь, отдали "наши кровные" зонтики в
руки служителей, вежливо провожавших нас у трапа.
Теперь я могу наконец представить нашу компанию, имевшую официальный
статус делегации двух творческих Союзов: писателей и журналистов великой
страны. Начну с единственной дамы - с обаятельной и талантливой Галины (мы
звали ее Галочкой) Шерговой; продолжу Саввой Тимофеевичем Морозовым -
интеллигентнейшим и энциклопедически образованным корреспондентом
"Известий", родным внуком и полным тезкой "того самого" легендарного Саввы
Морозова; затем перейду к Борису Хессину - умному и прирожденному
организатору, в ту пору главному редактору журнала "Кругозор", а позже
руководителю телевизионного объединения "Экран"; а закончу собой - вашим
покорным слугой, пока еще ходившим в "молодых литераторах". Остался пятый:
наш формальный глава делегации, но тут я поднимаю руки, поскольку не помню
ни его имени, ни его отчества; а если бы и помнил, все равно они, мне
кажется, были у него "не своими", а фамилию он нам вообще не доверил,
скромно представившись "писателем" - простенько и красноречиво. Замечу
попутно, что ни до поездки, ни после никто из нас никогда его не видел, а
его произведения не читал. Вел он себя сдержанно, особенно нас не тиранил, а
тихо делал свое "нужное стране" дело, а куда и что (после возвращения в
Москву) "сочинял", мы и не должны были знать. И еще: из его внешности я
запомнил только одну "деталь" (если можно так выразиться): голову, похожую
на бильярдный шар, который он часто и как бы привычно гладил рукой, будто
приглаживая когда-то росшие на шаре густые и, возможно, кудрявые волосы.
Вот, собственно, и все.
Осталось объяснить вам, зачем взялась наша команда, специально
сформированная для Италии. Точно я, конечно, не знаю, но могу предположить:
прошел ровно год, как советские танки побывали в Праге. И вот, я думаю,
наступило время, когда нужно было налаживать отношения с бывшими друзьями.
Спрашивается: а при чем тут не самые знаменитые и не самые авторитетные в
стране и в мире люди, вроде нашей четверки, чтобы выполнить сложную миссию?
По-видимому, роль парламентеров в таких случаях следует поручать не тем, кто
велик или мал, а тем, кто не успел письменно или устно запятнать себя
выступлениями в поддержку подавления "Пражской весны".
Не имею возможности говорить от имени всей четверки, но скажу о себе.
Помню, в "Комсомолке" было собрание (такие проводились тогда повсюду), на
котором в присутствии кураторов из двух ЦК (партии и комсомола) открытым
голосованием следовало поддержать политику партии и правительства: кто "за",
"против", "воздержался"? В первом туре я руку не поднял, уверенный в том,
что никто меня не заметит. Зато во втором туре решился: "Кто против?" - и
вдруг увидел пристальный взгляд Бориса Панкина, сидящего визави на